Потребовав объяснений у капитана, Прозоров получил невнятный ответ об охватившем бизнесмена психозе, вызванном однообразием плавания, отсутствием ресторанов, женщин и прочих неправедных утех привычного ему потребительского бытия.

Все эти факты подтверждали сомнения подполковника в существовании темной стороны данного морского похода. А особенно настораживал национальный состав экипажа, в котором присутствовали чеченцы, дагестанцы и украинцы с весьма отчетливыми для Прозорова чертами людей, привыкших держать в руках оружие.

Вместе с тем времени на какие‑либо раздумья оставалось мало: "Скрябин" приблизился к координатам гибели "Комсомольца".

И в действиях своих Иван Васильевич решил не мешкать… Тем паче к вечеру в каюте ученого Кальянрамана вспыхнул из‑за неисправной электропроводки пожар, который команда тушила достаточно долго. Возникшая суматоха даровала подполковнику около двух часов бесконтрольного передвижения по судну.

С раннего же утра на палубах и в лабораториях воцарилась рабочая суета: готовились лебедки и тросы, укомплектовывался необходимыми механизмами и приборами батискаф.

А к полудню разразился скандал: при монтаже механических приспособлений на батискафе выяснилось, что куда‑то исчезли гребные винты глубоководного аппарата, вместо которых в упаковочных ящиках обнаружились тяжелые ржавые болванки, издевательски положенные в тару для придания ей надлежащего веса.

Прозоров, облокотившись на леера, стоял, подставив лицо студеному ветерку, и сквозь прищуренные глаза наблюдал за толкотней матросов, сгрудившихся возле толстостенного металлического шара, извлеченного из трюма на палубу.

Промасленный трос с пудовым крюком, зацепленным за мощную титановую петлю, туго колотил по металлу грузовой стрелы.

У трапа, ведущего на мостик, выясняли отношения капитан, араб и тощий Кальянраман — руководитель исследовательских работ.

Разговор происходил на повышенных тонах. Прислушавшись, Прозоров различил постоянно повторяющиеся словечки из английской нецензурной лексики.

Араб, свирепо выпучив свои жгучие очи, тыкал пальцем в грудь Кальянрамана, сокрушенно размахивающего руками, и без остановки поливал красноречием.

По соседству от Прозорова, не обращая ни малейшего внимания на бушевавшие среди иностранцев страсти, а напротив, мечтательно глядя в морскую даль, стоял со спиннингом под мышкой невозмутимый Сенчук.

Прозоров переместился поближе к соотечественнику.

Старпом напевал сквозь зубы:

В неапольском порту,

С пробоиной в борту,

"Жаннетта" поправляла такелаж…

Замолчал, равнодушно глядя на подошедшего к нему гостя с ответственными полномочиями.

— А как дальше? — с улыбкой спросил Прозоров.

Но прежде чем уйти,

В далекие пути,

Был на берег отпущен экипаж,

равнодушной скороговоркой поведал Сенчук.

— Крепко сбитая песенка! — дал оценку подполковник. — Чьи слова?

— Слова русские, сугубо народные, — сказал Сенчук, подматывая леску на катушку. — А чьи стихи — не знаю. — Затем, коротко обернувшись на разгневанного спонсора, прокомментировал: — Довели эфиопа до белого каления! Плюнуть ему сейчас в рожу — зашипело бы!

— А что случилось? — спросил Прозоров.

— Пропеллеры от батискафа запропастились… Дело, говорят, тухлое. Этот, в чалме чего‑то там прохлопал, не проверил вовремя комплектность. Араб, слышал, обещал сделать из его черепа пепельницу.

— И какие выводы?

— Выводы — не наша работа, — сказал Сенчук. — Наша начинается после них.

— Но если дело тухлое, то… приплыли, что ли? — произнес Прозоров растерянно. — Или наоборот — уплывать будем?

— Почему на жопе морщин нет, знаешь? — сказал старпом. — Потому что она не думает ни о чем и на все ей насрать! А у тебя весь лоб в бороздах… Ты же человек служивый и ко всякой там аппаратуре непричастен. Так вот и отдыхай, набирайся морского кислорода, его тут никто не перекроет, вентиль в руках божьих. — Вновь рассеянно посмотрел в сторону трапа, где началась новая перебранка — уже среди вздрюченной матросни. Пробормотал: — Они и на Страшном суде будут сквернословить и плеваться, прости, господи, их козлиную непосредственность.

— А что, если нам принять по пятьдесят грамм? — предложил Прозоров. — Я с собой хорошую бутылочку прихватил…

— С порядочным человеком, — сказал Сенчук, — и керосин в горло пролезет без запинки, навроде "Мадам Клико" какого‑нибудь. Отчего ж! Прошу в мои апартаменты! — И он живо перемотал на катушку капроновую нить, олицетворяющую связь человека с природой.

Каюта старпома произвела на Прозорова изрядное впечатление своим простором, уютной мебелью и переборками, отделанными под красное дерево.

— Хорошо устроились! — не удержался он от реплики. — Как в городской квартире…

— Старости положен комфорт, — грустно ответил старпом. — А бока мои помнят уйму казарменных шконок, так что вполне заслужили чести понежиться на мягких подушках перед гробовой доской.

— Ну, предлагаю тост за здравие, — сказал Прозоров, поднимая рюмку. — В плавании, как понимаю, это основа основ!

— А я бы выпил за удачу, — сказал старпом. — Поскольку, как помнится, на "Титанике" никто не хворал.

— Странный здесь народец, — посетовал Прозоров, отправляя в рот дольку лимона и невольно кривясь. — Все замкнутые, каждый в себе…

— Публика не стоит рублика, — поддакнул Сенчук. — Матросы — сволочь; носороги ученые как клопы, в своей шарашке толкутся…

— А чего толкутся?

— Я не знаю, что делается в их логове, — сказал Сенчук. — Может, молятся своему мусульманскому богу, может, сосут кальяны…

— А вы, как мне сообщили в Москве, оказывается, раньше плавали на "Скрябине"? — невинным тоном спросил Прозоров. — Только вот не знаю, в каком именно качестве?

— В достославную социалистическую пору? Под трепещущим на соленых ветрах алым стягом с серпом и молотом? — ничуть не растерялся старпом. — Представьте, помощником капитана.

— У капитана много помощников, — сказал Прозоров, намекая таким образом на уточнение нумерации.

— Третьим, вторым… — неохотно поведал старпом.

— Но вторыми помощниками на таких судах, насколько мне известно, назначались специальные люди… — позволил себе подполковник некоторую бестактность.

— Речь, насколько понимаю, идет о КГБ? — дружелюбно спросил Сенчук.

— Ну, в общем, да…

— Эх! — произнес старпом горестно. — В ту пору, голубь мой, все люди специальные были, весь наш героический народ. И как бы кто ни кобенился, а все мы из этого КГБ родом!