— Да, это любопытно, Эрик, и хорошо, когда мужчины не стремятся сразить друг друга, — сказала Эрин, ловя на себе приветливый взгляд Эрика. Он наклонился еще ниже.

— Все же подумай об этом, Эрин из Тары: мудрейшие люди зачастую бывают глупыми слепцами, потому что действуют напрямик, не от сердца.

Эрин посмотрела на него с любопытством, удивляясь, почему он так открыто говорит с ней об этом.

Он слегка улыбнулся, его серо-голубые глаза озорно сверкнули.

— Но все же, может, брат Волка-единственный, кто схватит его за хвост и заставит подчиниться. — Он подмигнул ей, бросив взгляд на стул своего брата, и принялся есть. Эрин склонила голову и осторожно, вслед за Эриком посмотрела на Олафа.

Его гранитное лицо было непроницаемым, брови вздернуты, и он мрачно смотрел перед собой. Она еле заметно улыбнулась. Неужели Эрик и в самом деле собирался схватить Волка за хвост? Испытывал ли муж ревность, когда видел ее улыбающейся и непринужденно болтающей с его родным братом?

Улыбка слетела с губ Эрин, когда Олаф наклонился к ней и тихо сказал:

— Осторожнее, ирландка, ты считаешь меня за дурака, это уж слишком. Мне хорошо известно, что ты посмела не подчиниться мне, и что твои родственники сделали неверный шаг, пытаясь спасти тебя от моего гнева.

У Эрин перехватило дыхание, она больше не смогла притронуться к еде. Она откинулась на спинку стула, потом обернулась к нему и тихо попросила:

— Умоляю тебя, не считай брата и Грегори ответственными за мой поступок.

Олаф испытующе посмотрел на нее, взгляд его синих глаз по-прежнему был мрачным и даже предостерегающим, как будто он заманивал ее в ловушку и внимательно наблюдал за происходящим.

— Я ничего не предприму в отношении них, они смелые и решительные юноши, доблестные преданные воины. Они твои родственники, и естественно, что они слепо хотят защитить тебя.

Эрин пыталась отпить из серебряной чаши, которую она разделяла с Олафом.

— Возможно, это не слепая любовь, мой лорд, а простое доверие.

— Доверие, ирландка? — переспросил он вежливо. — Стоило мне отвернуться, и ты тотчас же нарушила мой приказ. Но не в этом дело. Ты невольно помогла мне решить одну проблему. Я, возможно, разрешил бы тебе поехать к отцу в сопровождении братьев. Сегодня благодаря тебе я для себя все окончательно решил.

Его слова поразили ее, как нож, который воткнули и резко повернули в ране. Она с трудом держала чашу, пальцы дрожали, и мед чуть не выплеснулся через край. Эрин отставила чашу и сцепила руки на коленях, решив заговорить, пока слезы, подступавшие к ее глазам, не вылились в бесполезное рыдание.

— Это твое последнее слово? — спросила она мрачно. У него на шее бешено бился пульс, но она не видела этого.

— Вероятно, — ответил он резко, даже раздраженно. — Но это, ирландка, будет зависеть только от того, насколько сильно ты желаешь увидеть свою семью.

Пораженная его ответом, Эрин быстро взглянула на него, в ее глазах светилась надежда, зарожденная им.

— Что ты имеешь в виду? — Ее голос прозвучал хрипло.

Он не ответил. Его взор был прикован к центру залы, где начиналось представление. Эрин посмотрела туда же и сжала зубы от ярости и возмущения.

Олаф не сводил глаз с поразительной красоты женщины; она танцевала. Ее кожа была цвета меда, миндалевидные глаза — черны как ночь. На ней были шелковые штаны, которые мало что скрывали, и она танцевала под музыку, которую Эрин никогда прежде не слышала. Она двигалась в ритме, который обещал только одно: соблазн.

«Он отказался от меня. Он отказался от Эрин из Тары».

Эрин быстро обернулась и заметила нежный взгляд Эрика.

— Мужчины отвергают такое удовольствие, только когда чувствуют, что владеют более восхитительным сокровищем.

Эрик улыбнулся и опять начал болтать с норвежцем справа от него, прежде чем она ответила. Эрин взглянула на свою нетронутую пищу, потом на танцовщицу; казалось, у нее нет причины оставаться долее в зале. Олаф вряд ли заметит ее уход.

Но прежде чем она пошевелилась, Эрин обнаружила его руку на своей и еще раз почувствовала на себе ледяной огонь.

— Куда это ты собралась бежать, ирландка? — спросил он мягко.

— Я не убегаю, — с достоинством ответила Эрин. — Я просто устала и хочу найти отдых в моей комнате.

Он взглянул на нее и медленно убрал свою руку.

— Ну иди в свою комнату, жена, но подожди меня. Мы должны кое-что обсудить.

К своему ужасу, Эрин почувствовала, как жар разливается по ее телу при его словах. Как можно ненавидеть и, вместе с тем, жаждать этого мужчину? Желание заставляло ее слабеть.

— Сдается мне, — сказала она с показным презрением, — что ты наслаждаешься, издеваясь. Нам нечего обсуждать.

Он улыбнулся.

— Ирландка, что стоит всегда между нами? Обмен и соглашение. Может так случиться, что ты захочешь поменять все снова.

— Ты ошибаешься, — прошептала она, едва дыша. — Я не меняла, я была обменена.

— Может быть, ирландка, увидим. Иди в свою комнату, но подожди меня, я скоро буду.

Эрин пропустила мимо ушей пожелание Эрика спокойной ночи, поспешно встала из-за стола, прерывисто дыша, прислушиваясь к биению собственного сердца. Она взбежала вверх по лестнице, вошла в свою комнату, быстро закрыла дверь. Эрин почувствовала усталость и спиной прислонилась к двери. О Боже праведный, что это за новое издевательство? Эрин не могла унять дрожь. Она должна сопротивляться, и тем не менее она мучилась вопросом, домогался ли он экзотической танцовщицы или какой-нибудь другой женщины? «Дура», — ругала она себя. Эрин не имела понятия о том, где Олаф проводил ночи с тех пор, как покинул ее постель.

— Что я делаю? — прошептала она громко. Единственное, на что она была способна — это держаться подальше от него, последняя надежда на сохранение достоинства, тогда как он продолжал обращаться с ней как с пленницей и предательницей.

Она всхлипнула. Если бы только она могла отправиться домой, ей бы не пришлось узнать, искал ли он другую женщину. Она бы нашла в себе силы и успокоила бы боль, которая глодала ее изнутри. Когда она видела его, то желала его с трепещущей иссушающей страстью. Сколько пройдет времени, пока любовь, которую она яростно пыталась истребить в себе, и страсть, которая постоянно бушевала в ней, опять войдут в свои берега?

Эрин смотрела на тонкий яркий месяц. В черном небе блестели звезды. Воздух был холодным, но все же она не могла заставить себя закрыть окно и продолжала дрожать в своей тонкой льняной рубашке. Напряжение в ней все более и более возрастало. Она задрожала, когда услышала, как открылась и закрылась дверь, и новая волна нервной дрожи поднялась в ней.