В Каире Меньшиков встретился с британским военным атташе и попросил его сделать запрос в штаб-квартиру комиссии Содружества по военным кладбищам в английском городе Мейденхед. Ответ, по словам британского полковника, был таким: «Мистер Звегинцов — советский офицер». Но когда спустя некоторое время, уже после возвращения Ивана в Москву, я запросил также Центральный архив Министерства обороны СССР в городе Подольске, ответ оказался совсем другим: «В картотеке по учету безвозвратных потерь офицерского состава младший лейтенант Звегинцов (Звягинцов, Звегинцев) Иван Дмитриевич не значится». Загадку эту я разгадал лишь спустя полтора десятилетия.

Имя Ивана Звегинцова увековечено в кенотафе мемориала союзников в Эль-Аламейне

1 августа 2000 года я опубликовал в «Труде» очерк о Татьяне Николаевне Монти и ее семье. Упомянул в нем о «русском склепе» на греческом православном кладбище в Александрии, где похоронены русские эмигранты. Вскоре в корпункт пришло письмо из Владикавказа, от профессора Северо-Осетинского государственного университета Галины Таймуразовны Дзагуровой. Она писала, что занимается изучением русской эмиграции и просит прислать ей список россиян, похороненных в Александрии.

Если уж составлять список соотечественников, закончивших свой жизненный путь в Египте, то не только александрийцев, подумал я. И надо издать его отдельной брошюрой. Ведь это важный источник и по истории русской эмиграции, и по генеалогии — отрасли исторической науки, ставшей очень популярной в России в конце XX века.

Во время летнего отпуска в Москве я купил брошюру «Храм-памятник в Брюсселе. Список мемориальных досок». Это был тот самый храм, куда мы так и не попали с Никитой Шевцовым в октябре 1999 года, когда искали с ним могилу египтолога Александра Николаевича Пьянкова. Брошюра была издана в Санкт-Петербурге, в серии «Российский некрополь», издававшейся Русским генеалогическим обществом. На последней странице обложки были напечатаны адрес и телефон редактора серии, Андрея Александровича Шумкова. Я позвонил в Петербург, представился и предложил Шумкову подготовить описание российского некрополя в Египте. Он охотно согласился и пообещал издать его.

Я взялся за работу. Вновь побывал на греческих православных кладбищах и в Каире, и в Александрии, посмотрел кладбищенские книги. Поднял свои записи о посещении английских военных кладбищ. В итоге получился список из 729 имен, в который я включил и Звегинцова.

Перед самым Новым годом я окончательно вернулся из Каира в Москву, а вскоре встретился с Шумковым, приехавшим в столицу по делам, и отдал ему рукопись некрополя.

Через пару месяцев редактор «Российского некрополя» вновь приехал в Москву и привез мою рукопись, подготовленную к печати в соответствии с принятым в серии стандартом. Просматривая ее, я обратил внимание на то, что к дате гибели Звегинцова Шумков добавил место — Эль-Агелия — и название части, в которой он служил: 7-я танковая дивизия британской армии.

— Откуда вы знаете, где погиб Звегинцов? — спросил я Андрея Александровича.

— Он представитель знатного русского рода, — ответил Шумков. — После революции семья Звегинцовых эмигрировала.

— Так, значит, Иван Дмитриевич — вовсе не советский офицер?

— Нет, английский.

— А как связаться с его родственниками?

— Напишите в Париж, Сергею Сергеевичу Оболенскому, — посоветовал Шумков. — Он дальний родственник Звегинцовых. — И дал мне адрес.

Председатель Союза русских дворян во Франции князь Оболенский ответил мне без промедления и дал адрес одного из Звегинцовых, Петра Владимировича. Но оказалось, что тот — представитель французской ветви семьи, а Иван Дмитриевич — английской. Впрочем, Пьер Звегинцов поддерживает связи со своими родственниками в Англии. Благодаря ему я в конечном итоге нашел племянника И. Д. Звегинцова, Павла Дмитриевича. От него я узнал, что Иван Дмитриевич родился в Петербурге 29 мая 1912 года.

Его отец, Дмитрий Иванович (1880–1967), был полковником, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах. Мать Мария Ивановна (1883–1943) — урожденная княгиня Оболенская. В 1920 году семья покинула Россию и поселилась в Англии. Иван (на второй родине его обычно звали Джек), человек веселого нрава, окончил престижную школу Блоксхэм, но чем занимался потом, племянник не знал. В 1940 году он женился, однако детей завести не успел. Его призвали в армию и направили на фронт, в Северную Африку, где он и погиб.

Каждое последнее воскресенье октября у мемориалов в Эль-Аламейне собираются ветераны, чтобы отметить очередную годовщину сражения. В 1987 году их было больше обычного: круглая дата — 45 лет. Упустить такую возможность встречи с участниками тех событий было бы непростительно. И я вновь отправился туда, на сей раз один: Иван Меньшиков был занят по работе.

В ту пору в окрестностях Эль-Аламейна была всего одна гостиница — в Сиди Абдель-Рахман. Там и поселились ветераны. Я занял стратегическое место в холле и останавливал всех подряд, задавая единственный вопрос: не знают ли они об участии в сражениях советских воинов? С разрешения менеджера гостиницы даже вывесил на двери объявление аналогичного содержания, снабдив его отрывными листочками с моим адресом. Но, увы, большинство ветеранов говорили решительное «нет», некоторые отвечали, что вроде что-то слышали, но ни один не припомнил ничего конкретного.

А месяца через два из Канады пришло письмо. Джозеф Суини извинялся за давшую слабину память и рассказывал такой эпизод. «В начале 1943 года, то есть уже после разгрома фашистов под Эль-Аламейном, я ехал на машине в Александрию. В местечке Сиди Бишр заметил у дороги двух солдат в английской форме. Остановился, подсадил их. Оказалось, что это русские или, возможно, украинцы. Один всю дорогу молчал, а с другим я пытался объясниться. Я неплохо знал сербско-хорватский, а ведь это славянский язык. Из рассказа попутчика я понял, что это бывшие советские военнопленные. Фашисты привезли их из России в Африку для того, чтобы использовать на подсобных работах. Во время наступления союзников они были освобождены из плена и примкнули к английским войскам».

Удивительные вещи проделывает жизнь! В годы Второй мировой войны в казармах Сиди Бишра, тех самых, где в начале 20-х годов находился «русский городок» эмигрантов, был лагерь для интернированных. Вероятно, попутчики Суини были оттуда. И, конечно, ничего не знали о прошлом казарм. А вот еще что интересно в свидетельстве англичанина, живущего в Канаде: существовал и второй путь советских воинов в Африку, кроме побега из плена, описанного у Борзенко, и притом более короткий.

Много позднее, уже в 2003 году, я обнаружил в Архиве внешней политики Российской Федерации документ, подтверждающий, что после битвы при Эль-Аламейне в Египте находились бывшие советские военнопленные, отбитые союзниками у нацистов. Это нота Народного комиссариата иностранных дел от 29 января 1943 года, направленная в посольство Великобритании в Москве в ответ на ноту посольства от 10 января. В советской ноте содержалась благодарность англичанам за «готовность оказать содействие при следовании в СССР советских граждан, находящихся сейчас в Северной Африке». Из документа вытекало, что к английской ноте были приложены и списки освобожденных из плена. Однако сама эта нота в архиве почему-то отсутствует.