– Да мы вас и не гоним. Живите, – говорит Нина.

– Кто не гонит, а кто и гонит.

– Женихи-то есть, Вера Платоновна? – спрашивает Ира.

– Давай лук, – я тороплю.

– Попробуйте рыбки, – Сабурова угощает. – Женихов полно. Зятья нужны. Чего мои девки в этих дискотеках делают – не знаю. Я бы давно замуж выскочила.

– Молодежь сейчас хочет красиво жить, – изрекает Виктория Львовна.

– Ну! – говорит Сабурова. Непонятно – соглашается или возражает.

Мы загружаем лук в керамические горшочки. Появляется Румянцев. Уже неделю шатается по филиалу, как привидение, место ищет. Так ему и надо!

– Заходи, Петя, не стесняйся! Хочешь корюшки? – Сабурова расцветает в улыбке. – Заходи, садись…

Он заходит. Она усаживает его за своим кухонным столом. Накладывает корюшки в тарелку. Вот и попался зять на приманку!

– Спасибо, ну что вы, – скромно отказывается, но не тут-то было. Начинает есть.

– Петр Васильевич, а как поживает программа обработки анкет социально-психологических исследований? – интересуюсь.

– Погоди! Дай поесть, – машет на меня Сабурова.

– Люсенька, я вам вручную обработаю. Я уже начала, – говорит Виктория Львовна. – Для меня это удовольствие – вспомнить расчетные работы. Я ведь бухгалтер, – поясняет она Румянцеву.

– Виктория Львовна, а что там дальше в квартире? – Румянцев показывает рукой куда-то влево. – Нет ли там свободной комнаты? Мне сидеть негде.

– Сиди у меня. А что? – сразу подхватывает Сабурова. – Девки мои обе работают сутки через трое. Дома всегда только одна… Они у меня дежурные в гостинице… Сиди себе. Места много. Можешь даже полежать…

– Петр Васильевич… – предостерегающе качает головой Виктория Львовна.

– Чего? Чего Петр Васильевич? Человеку работать негде. Должны мы помочь как соседи? По-соседски надо жить… Ешьте, ешьте… Стол приготовлю…

– Соглашайтесь, Румянцев, – говорю я.

– Спасибо… Я… Я сначала поищу там… Хорошо? – он обескуражен.

– Поищи, – жестко говорит Сабурова. – Только не заходи далеко. Заблудишься.

– Петр Васильевич, там теперь опасно, – кивает Виктория.

– И темно, – пугаю я.

– Фонарика нету? – спрашивает первопроходец.

– Свечка есть, – Сабурова дает ему свечу.

Он зажигает и неуверенно удаляется. Виктория Львовна осеняет его крестом.

Мы сгрудились в дверях и долго смотрели ему вслед – как он уходил со свечой по темному коридору, пока огонек не пропал.

РУМЯНЦЕВ: Действительно страшно. Сначала на меня упал таз со стены. Я его не заметил и задел плечом. Но это полбеды. Коридор раздвоился, я пошел по левому. Темно, тени пляшут, и откуда-то раздаются странные звуки, будто выбивают пыль из подушки.

Наткнулся на ванну. Прямо посреди коридора стоит ванна. Наклонился со свечой. В ванне множество рапир для фехтования. Уже ничему не удивляюсь.

Прошел несколько шагов и уперся в кирпичную стену от пола до потолка. Приложил к ней ухо. По-прежнему выбивают подушку.

Повернул, дошел до развилки, начал обследовать правый коридор. Звуки отчетливее. Вдруг что-то забелело в темноте. Что-то живое. Приблизился, поднес свечку…

– Ой! – крикнул детский голос, и я получил колоссальный удар в нос чем-то плотным и мягким.

Упал, заорав от страха. Свеча погасла, вылетев из руки.

– Кто здесь? – спрашиваю, дрожа.

– А ты кто? – детский голос из темноты.

– Я Румянцев, – отвечаю совершенно по-идиотски.

– А я Саша…

– Что ты тут делаешь, Саша? – спрашиваю я, ползая по полу и ища обломок свечи.

– Я наказан.

– Нет, это я наказан, – бормочу. – Говорили – не ходи…

Вдруг открывается сбоку дверь, освещая часть коридора и фигурку мальчика лет десяти в огромных боксерских перчатка, трусах и майке. В проеме показывается какой-то бородач. Борода светится по краям. Бородач пытается вглядеться в темноту.

– Что здесь такое?

– Дяденька упал, – говорит маленький боксер.

ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Когда ушел Румянцев, я сразу решила поставить вопрос перед Сергеем Ефимовичем. Дальше так продолжаться не может. Сергей Ефимович либеральничает. Нужна жесткая рука.

Я раскрыла блокнот.

– Сергей Ефимович, тут у меня данные о дисциплине. Она падает.

– Куда? – спросил Сергей Ефимович.

– Откровенно говоря, падать ей уже некуда. Вот смотрите. За последнюю неделю Людмила Сергеевна трижды принимала ванну в рабочее время…

– Чистоплотная женщина, – заметил Сергей Ефимович.

– Каждый день опаздывает. Ирина и Нина осваивают французскую кухню. Ксения Дмитриевна занимается макраме…

– Чем?

– Макраме. Вяжет узлы под руководством Виктории Львовны. Бусиков стирает пеленки.

– Бусиков – добрый человек. Я всегда говорил.

– Пока мы не выселим соседей и не закроем кухню и ванную комнату, дисциплины не будет. Пора обращаться в милицию.

– Негуманно, Горгона Михайловна… Было решение исполкома о передаче нам жилой площади и о расселении жильцов. Они потихоньку уезжают. Вольтер, например, давно уехал, – он обернулся на бюст.

– Но ведь нужны какие-то меры. Представьте себе, в прежние времена…

– О, в прежние времена… – протянул Сергей Ефимович.

– За ванну в рабочее время судили!

– Не преувеличивайте, Горгона Михайловна. Увольняли, это было. По собственному желанию.

– Ну, хотя бы. Хотя бы… А мы?

– А что, если отключить горячую воду, – придумал начальник.

– Жильцы не дадут. У Катюши ребенок.

– М-да… Впрочем, с горячей водой лучше. И кухня не помеха, если разумно…

– Так о чем же и я говорю. Если разумно.

– Может быть, разрешим ванну в обеденный перерыв? – предложил Сергей Ефимович.

– А обед?

– И обед в обеденный перерыв.

– А макраме? Пеленки?

– Вы правы, обеденного перерыва может не хватить. А увеличивать рабочий день нам трудовое законодательство не позволит.

Сергей Ефимович прошелся по кабинету, подошел к Вольтеру.

– Вот так, брат Вольтер! Это почище твоей «Божественной комедии».

Внезапно щелкнул селектор, и голос Людмилы Сергеевны спросил:

– Сергей Ефимович, вы луковый суп будете?

Сергей Ефимович виновато взглянул на меня, подошел к микрофону и сказал: