Двенадцать эльфов резко остановились прямо перед Сапфирой. Они поклонились и сделали руками тот же невероятно прихотливый приветственный жест, что и Арья, когда здоровалась с драконихой, а затем по очереди представились Эрагону, произнося традиционное эльфийское приветствие, и он отвечал им тоже в соответствии с обычаем. Затем предводитель этой дюжины, высокий красивый эльф с блестящей иссиня-черной шерстью, покрывавшей все его тело, сообщил ему и всем, кто мог его слышать, цель их миссии в лагерь варденов и официально спросил у Эрагона и Сапфиры разрешения на то, чтобы он и его товарищи приступили к выполнению своих обязанностей.

— Да, вы можете приступать, — сказал Эрагон.

«Можете приступать», — подтвердила и Сапфира. Затем Эрагон спросил:

— Блёдхгарм-водхр, не видел ли я тебя случайно во время Агэти Блёдрен? — Ибо он припоминал, что видел, как некий эльф, тоже покрытый густой темной шерстью, бродил во время праздника меж деревьев.

Блёдхгарм улыбнулся, показав свои звериные клыки, и сказал:

— Я думаю, ты встречался с моей кузиной Лиотхой. Нам обоим свойственны основные черты нашего фамильного облика, только у нее шерсть коричневая и с пятнышками, а у меня — темно-темно-синяя.

— Но я готов поклясться, что видел именно тебя!

— К сожалению, у меня в это время были дела совсем в другом месте, так что присутствовать на празднике я никак не мог. Но, возможно, у меня будет такая возможность в следующий раз, то есть через ближайшие сто лет.

«Разве тебе не кажется, — спросила у Эрагона Сапфира, — что он на редкость приятно пахнет?»

Эрагон потянул носом воздух:

«Я не чувствую никакого запаха. Если бы он был, я бы непременно его почувствовал».

«Это странно. — И она сообщила о тех запахах, которые удалось почувствовать ей. Только тогда Эрагон понял, что она имела в виду. Мускусный запах Блёдхгарма окутывал его со всех сторон, точно облако; плотный, чуть дымный запах, в котором смешивались запахи раздавленных ягод можжевельника, от которых, по выражению Сапфиры, «щекотало в ноздрях». — Похоже, в него уже влюблены все женщины среди варденов, — сказала она. — Они крадутся следом за ним, куда бы он ни пошел, отчаянно мечтая с ним побеседовать, но настолько стесняются, что способны издать разве что нелепый писк, стоит ему взглянуть на них».

«Так, может, его запах могут чувствовать только женщины? — Эрагон бросил озабоченный взгляд на Арью. — Однако на Арью, похоже, этот запах никакого особого впечатления не производит».

«У нее есть защита от подобного магического воздействия».

«Надеюсь… А как ты думаешь, не стоит ли нам немного укоротить этого Блёдхгарма? Ведь то, что он делает, это нечестно; не годится тайком, без ведома женщины, с помощью магических чар завоевывать ее сердце».

«А чем это хуже привычки украшать себя нарядами, чтобы привлечь внимание возлюбленного? Блёдхгарм ведь не пользуется своим преимуществом в отношении тех женщин, которые им очарованы, и мне кажется невероятным, чтобы он вообще стал специально создавать какой-то особый запах, чтобы привлекать внимание женщин вашей расы. Скорее, как я догадываюсь, это оказалось совершенно непреднамеренным последствием того, чем он занимался в совершенно иных целях. И пока он не нарушает никаких правил приличия, нам, по-моему, вмешиваться не стоит».

«А как же Насуада? Уязвима ли она для его чар?»

«Насуада мудра и осторожна. И она попросила Трианну создать ей магическую защиту, в том числе и от влияния Блёдхгарма».

«Это хорошо».

Когда они прибыли в лагерь, толпа вокруг разрослась до невероятных размеров; казалось, половина всех варденов собралась вокруг Сапфиры. Эрагон приветственно поднял руку, слыша, как люди выкрикивают: «Аргетлам! Губитель Шейдов! Где же ты был так долго? Поведай нам о своих приключениях! » Довольно многие называли его также Проклятьем Раззаков, и это прозвище пришлось ему настолько по душе, что он даже сам раза четыре неслышно повторил эти слова. Люди выкрикивали всевозможные благословения им с Сапфирой, желали им здоровья и благополучия, приглашали их обоих к обеду, сулили в подарок золото и драгоценные камни; но слышал он и жалобные просьбы о помощи: не может ли он смилостивиться и исцелить сыночка, который родился слепым; не может ли удалить опухоль, которая убивает чью-то жену и мать; не может ли срастить сломанную ногу лошади или выпрямить погнувшийся клинок, который, как громогласно утверждал хозяин клинка, принадлежал еще его деду… Дважды какая-то женщина задорно вопрошала: «Не возьмешь ли меня в жены, Губитель Шейдов?» Но сколько Эрагон ни озирался, он так и не смог определить, кто же это кричал.

Пробираясь вместе с ним сквозь толпу, двенадцать эльфов держались плотным кольцом. Понимание того, что они видят то, чего он увидеть не может, и слышат то, чего ему не услышать, действовало на Эрагона, как ни странно, успокаивающе. Полностью положившись на своих новых защитников, он свободно общался с собравшимися вокруг варденами, понимая, что именно этой свободы ему всегда так не хватало раньше.

Затем из-за неровных рядов войлочных палаток стали появляться те, кто прежде жил в Карвахолле. Спрыгнув на землю, Эрагон подошел к ним, и односельчане обступили его; он пожимал чьи-то руки, хлопал кого-то по плечу и смеялся тем шуткам, которые были понятны только тому, кто вырос в Карвахолле. Увидев Хорста, Эрагон от души пожал мощную загорелую руку кузнеца.

— Добро пожаловать назад, Эрагон! — сказал ему Хорст. — Здорово у тебя это получилось! Мы перед тобой в долгу: ведь ты сумел отомстить этим тварям, которые изгнали нас из родного дома. Но особенно я рад тому, что ты сам по-прежнему цел и невредим!

— Раззакам надо было бы двигаться чуть быстрее, что бы отрубить от меня хотя бы кусочек! — засмеялся Эрагон. И поздоровался с сыновьями Хорста, Олбрихом и Балдором; а затем — с сапожником Лорингом и его троими сыновьями; а затем с Тарой и Морном, владельцами таверны; а затем с Фиском, Фельдой, Калитхой, Делвином и Ленной; и, наконец, с Биргит, глаза которой смотрели по-прежнему свирепо. И Биргит сказала ему:

— Спасибо тебе, Эрагон, Ничейный Сын. Спасибо за то, что ты достойно наказал этих тварей, сожравших моего мужа! Знай: отныне сердце мое навсегда принадлежит тебе! И все мои силы в придачу!

Прежде чем Эрагон сумел ей ответить, толпа разделила их. «Ничейный Сын? — вспомнил Эрагон. — Ха! У меня есть отец! Которого, правда, все на свете ненавидят».

Затем к его великой радости сквозь толпу, раздвигая ее плечами, пробрался Роран; рядом с ним была Катрина. Они обнялись, и Роран прорычал:

— До чего же глупо ты поступил, оставшись там! Надо было бы всыпать тебе за это как следует! В следующий раз ты уж меня заранее предупреди, если вздумаешь с кем-то в одиночку сражаться. Похоже, у тебя это в привычку входит. Жаль, что ты не видел, до чего была огорчена Сапфира!

Эрагон положил руку на переднюю лапу Сапфиры и сказал:

— Мне очень жаль, что я не смог предупредить вас заранее. Я и сам до последнего момента не понимал, что собираюсь остаться. Но это оказалось совершенно необходимым.