ничем не отличается от самоедской. Что касается до образа их жизни, то кочевые остяки устраивают себе такие же чумы, как и самоеды; юрты[89] же остяков-рыболовов ма­ленькие, очень низкие, однокомнатные лачуги с открытым глиняным очагом (чувал) в углу и с дырой в стене или кры­ше; эта дыра заменяет окно и зимой закрывается ледяной пластинкой. В лучших юртах пол подле одной или двух стен устлан рогожами, на которых семья проводит день, спит но­чью. Иногда ко входу в юрту пристраиваются маленькие сени, в которых сберегается платье и разная домашняя рухлядь. Кроме таких зимних юрт, у многих семейств бывают еще и летние, без пола и очага. Огонь раскладывается в них на середине, а дым выходит в отверстие, сделанное в крове. Нищенствующие остяцкие семьи живут и в землянках[90].

Внешность и характер остяков описаны Палласом (Reise durch die verschiedenen Provinzen des Russischen Reichs, III, § 39) следующим образом: «Роста они большею частию средняго и даже малаго, слабосильны, сухопары и тонконоги. Лица почти у всех неприятныя, бледныя и плоския, без особенно характеристическаго выражения. Еще более безобразят их рыжеватые или беловатые волосы, которые у мущин висят вокруг головы в безпорядке. Между взрослыми и преимуще­ственно зрелыми женщинами приятныя лица весьма редки. Вообще остяки робки, суеверны и простоваты, но довольно добродушны; когда заставляет необходимость, работящи, но за тем склонны к праздности, особенно мущины; в домашнем быту страшно грязны и неопрятны». К этому описанию я дол­жен прибавить, во-первых, относительно внешности, что бе­лолицых и белокурых остяков я встречал, конечно, много, но еще больше смуглых и черноволосых, подобно самоедам; это, между прочим, наводит меня на мысль, что белокурые остя­ки, может быть, потомки зырян, ушедших в Сибирь во время обращения Перми в христианскую веру святым Стефаном[91]. Впрочем, остяки вовсе не принадлежат к безобразнейшим си­бирским племенам; между ними не встретишь таких плоских носов, узких глаз и уродливо-широких скул, как у монголов и тунгусов, они гораздо ближе к племенам финскому, самоед­скому и тюркскому. Впрочем, нужно сказать, что их тип не выработался, вероятно, вследствие смеси с инородными пле­менами. Робость, суеверие, простоватость и добродушие — качества, общие всем сибирским дикарям. Но Паллас умал­чивает о двух весьма хороших качествах остяков: об их ус­лужливости и честности. Остяк не покидает своего друга в нужде, не запирает двери для стучащегося в нее, охотно де­лится тем, что у него есть, если богат, считает обязанностью помогать бедному. Воровство почти неизвестно, дома никогда не запираются, имущество оставляется часто посреди тундры. Остяки вполне доверяют друг другу и живут, как братья. Неопрятство, в котором обвиняет их Паллас, — свойство всех рыболовных народов, оно не меньшее и на норвежских бере­гах. Многие занятия рыболова нечистоплотны сами по себе: на промыслах он живет во временном тесном жилище, в кото­ром негде даже поместить и всех изорванных, полусопревших одежд, без которых не может обойтись в своем многотрудном занятии. Дым увеличивает еще более нечистоту внутри, а сна­ружи скопляются внутренности выпотрошенных рыб, не толь­ко отвратительные на взгляд, но и заражающие воздух своим гниением. Рыбак часто работает без отдыха дни и ночи, где ж тут время заботиться и о чистоте своего тела, не только что о чистоте жилища, и неопрятность мало-помалу переходит в привычку. Но врожденною назвать ее нельзя, ибо ею отлича­ются только рыбаки, но не кочевые оленеводы. К преимуще­ствам кочевой жизни в полярных странах принадлежит и то, что она не сопряжена ни с каким неопрятным занятием. Бес­престанные переходы с одного места на другое имеют, между прочим, ту выгоду, что не дают завестись большой грязи ни внутри, ни вне жилья. Сажа, пристающая к платью от очага и котла, сдувается ветром тундры, к тому же она и не очень заметна на одежде, сшитой из грубой оленьей кожи.

Указатель наиболее значительных имен, встречающихся в тексте

Бергстади И. — студент-лингвист, спутник М. А. Кастрена по сибирско­му путешествию.

Кеппен П. И. — академик Императорской Санкт-Петербургской Акаде­мии наук, этнограф и лингвист, создатель этнографической карты России.

Клапрот Г. Ю. — академик, выдающийся немецкий ориенталист, рабо­тал во Франции. Автор капитального труда «Azia Poliglotta» («Много­язычная Азия»).

Лёнрот Э. (1801 — 1884) — финский ученый, доктор медицины (диссер­тация на тему «О магической медицине финнов»). В течение многих лет целенаправленно собирал фольклор финнов и карелов. Собрание карело-финских мифов «Калевала» было опубликовано на финском языке в 1835 г. в стихотворной обработке Лёнрота. Позднее выпустил сборники финских песен, загадок, заклинаний («Кантеле», «Кантелетар» и др.). Совместно с М. А. Кастреном участвовал в конце 1841 — начале 1842 гг. в поездке в Лапландию.

Миддендорф А. Ф. (1815—1899 гг.) — академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, выдающийся путешественник, этног­раф и лингвист, исследователь Восточной и Южной Сибири и Северо-Востока России.

Раббе Ф. Й. (1804—1879 гг.) — врач, ученый, видный финский обще­ственный деятель, один из основателей и председатель (1853—1854 гг.) Финского литературного общества.

Раск Р. — выдающийся датский лингвист конца XVIII—начала XIX веков, один из основоположников финно-угорской лингвистики.

Регули А. (1918—1858 гг.) — видный венгерский лингвист и этнограф, специалист по финно-угорским языкам, один из основоположников угроведения. Провел экспедицию по Сибири и Поволжью в 1843—1845 гг.

Степанов А. — с 1823 по 1831 гг. красноярский губернатор, любитель-этнограф, автор двухтомного труда «Енисейская губерния».

Шёгрен А. Й. (1794—1855) — крупный ученый, один из основоположни­ков финно-угроведения, земляк М. А. Кастрена. Специалист в области лингвистики и этнографии, академик Императорской Санкт-Петербур­гской Академии наук. Автор крупных исследований «О финском язы­ке и его словесности», «Осетинская грамматика» и др. Шёгрен явился организатором и научным руководителем путешествий М. А. Кастрена по северу России и Сибири.

Шнелльман (Снельман) И. В. (1806—1881 гг.) — финский ученый и об­щественный деятель. Профессор этики и ректор Александровского уни­верситета в Гельсингфорсе (Хельсинки). Один из лидеров движения за независимость Финляндии, издатель газет «Друг земледельца» и «Saima».

Шифнер А. (1817—1879 гг.) — адъюнкт Императорской Санкт-Петербур­гской Академии наук по языку и литературе Тибета. После смерти Ка­стрена подготовил к печати неопубликованные материалы из его архи­ва (12-томное «Nordische Reisen und Forschungen», 1852—1858 гг.).

Шотт В. — известный немецкий ориенталист, специалист по лингвисти­ке Алтая, автор труда «Об алтайском или финно-татарском языковом роде» (1847 г.).

В поисках колыбели финского народа

Среди ученых, занимавшихся изучением языков и про­исхождения народов так называемой уральской языковой семьи, М. А. Кастрен занимает особое положение. Будучи разносторонним исследователем (лингвист, мифолог, этног­раф и в некоторой степени археолог), он имел