Тем временем моя удача продолжала сопутствовать мне. В феврале я познакомился с двумя девушками, имена которых, очевидно, были германского происхождения. Эта парочка давала мне все, что мне только требовалось, целых шесть полных недель. Эти девицы вдвоем занимались всем – я хочу сказать, абсолютно всем. На лодке шли последние приготовления к грядущему походу, и мое время с этими двумя девицами представлялось мне последним теплым лучом солнца накануне того, что виделось мне холодным и темным будущим.

Ближе к идам марта50 наша лодка была снова готова выйти в море. Ровно в 18:30 16 марта 1944 года швартовы, удерживающие нашу лодку, были отданы, и мы без всяких церемоний покинули бункер С-1. Когда мы отошли на необходимое расстояние от пирса, были включены главные дизели и лодка рванулась к выходу из гавани. Я помню, с какой гордостью я смотрел, как развевается на ветру красивый голубой вымпел нашего командира. Мало кто из нас подозревал, что это будет наш последний боевой поход в ходе войны.

Настроение наше, когда лодка выходила в открытое море, было несколько более мрачным, чем обычно. Там, в порту, нам приходилось слышать, что за время нашей десятинедельной стоянки в Бресте в море погибли четыре дюжины подводных лодок нашего типа. Между собой мы подсчитали и определили, что теперь мы имеем только 30 процентов вероятности на то, что лодка благополучно вернется из боевого похода. Статистическая вероятность нам самим дожить до конца войны получалась чрезвычайно низкой. Ни один человек из экипажа не строил никаких иллюзий, что нам предстоит впереди. В начале войны наши мысли вращались вокруг тех немногих наших товарищей, которые погибли; теперь же мы были поражены тем, как мало старых друзей остается в живых.

Несмотря на то что шансы были против нас, мы были настроены беспрекословно выполнять свой долг. С полным доверием к нашему командиру и к нам самим, наше отношение к своему делу было абсолютно надежным и фаталистическим. Лозунг, который теперь преобладал на нашей лодке, гласил: «Пойдем и посмотрим, каких успехов мы сможем достичь в открытом море. И будь что будет».

Лично я не сомневался в наших шансах. Возможно, я всего лишь пытался обмануть себя, но в это время у меня не было абсолютно никаких сомнений в том, что мы благополучно вернемся из этого боевого похода. И не только из этого, я до сих пор был полностью уверен в том, что Германия выиграет войну. И в этой уверенности я был далеко не одинок. Мы возлагали большинство наших надежд на новые поколения оружия, которое разрабатывали наши ученые, вроде ракет, реактивных самолетов и управляемых снарядов. Конечно, мои товарищи и я провели много часов в разговорах о новых подводных лодках, которые вскоре должны появиться. Ходили слухи, что они могут двигаться под водой неограниченное время и ходить кругами быстрее самых быстрых эсминцев. Я мечтал о том дне, когда эти новые лодки очистят океан от ненавистного врага и принесут победное окончание войны.

Наш проход по Бискайскому заливу начался очень удачно. Погода стояла великолепная, и наше пробное погружение прошло без всяких инцидентов. Тут только мы ощутили, как великолепно быть свободным от проклятия саботажа. Вновь обжившись в U-505, мы быстро снова привыкли к реву дизелей, землистому запаху свежей картошки и к комплексным ритуалам, связанным с погружением и всплытием. Все шло как по часам. Только ослабленные расстоянием взрывы бомб напоминали нам, что мы сейчас находимся не в мирном тренировочном походе.

Довольно интересным был подход Ланге к системе командования. В общем он был довольно осторожен, но, когда этого требовала ситуация, Ланге всегда был более чем готов рискнуть, основываясь на своей интуиции. Так, например, мы располагали новой, гораздо более дальнодействующей моделью обнаружения радара Naxos, но, основываясь на едва ли не фатальном опыте у Тринидада, Старик решительно отказался позволить использовать новый электрический прибор, чтобы не ослаблять бдительность наших дозорных на мостике. С другой стороны, когда мы пересекали самый опасный участок Бискайского залива, командир решил поиграть в спринт на поверхности, запустив дизели на полный ход.

– Лучше как можно более быстрым рывком пересечь этот участок, – сказал он, – чем медленно красться под водой, рискуя остаться на этом «пути самоубийц» навсегда.

К сожалению, в отличие от большинства новых подводных лодок, сходивших в это время с верфей Германии, наша U-505 не была оборудована новым приспособлением шноркель (шнорхель), который бы позволил нам использовать дизели в погруженном состоянии. Мы должны были испытать наши шансы на поверхности. Интуиция Ланге, к счастью, не подвела, и мы пересекли самую опасную часть залива, не подвергшись атакам авиации.

Когда Ланге вскрыл запечатанный конверт с боевым заданием, он узнал, что мы должны вернуться в старое охотничье угодье, где когда-то рыскали во время нашего первого боевого похода: побережье Западной Африки. Эти новости, когда достигли слуха всех членов экипажа, чрезвычайно обрадовали всех нас. Мы все устали от холодной погоды и представляли себе, как вернемся в Лорьян загоревшими и с множеством победных вымпелов, развевающихся над нашим мостиком. Мы были уверены, что наш новый командир сможет преодолеть «проклятие цветов» Чеха и что теперь мы идем в поход под счастливой звездой. Когда карта африканского побережья была расстелена на штурманском столе, вокруг него столпился едва ли не весь экипаж.

Однако нас тут же ожидало разочарование, которое осложнило нашу жизнь: мы приняли на борт в Бресте новые акустические самонаводящиеся торпеды Т-5 Zaunkonig51. Эти оснащенные комплексными взрывателями, приводимые в движение электромоторами торпеды получили прозвище «разрушительные убийцы» потому, что, как надеялись их создатели, подводной лодке будет достаточно лишь выпустить их в общем направлении на вражеский эскорт, а там уж они автоматически найдут и пустят на дно наших преследователей. К сожалению, они были начинены точными и сложными приборами, которые требовали постоянного внимания и обслуживания торпедистами. Каждые 24 часа торпеды следовало извлекать из труб торпедных аппаратов, протирать насухо и регулировать. Прискорбно, что рабочее пространство первого и кормового торпедного отсека удвоилось за счет пространства для сна, механикам приходилось освобождать пространство от наших коек, чтобы выполнять ежедневные регламентные работы с торпедами. Мы быстро научились спать сидя или даже стоя. В этом случае дни и ночи начали сливаться в единое пятно, лишенное сна.

Положительного в этой ситуации было то, что Енот, наш глубоко презираемый всеми старший механик, уже не гонял нас так строго, как раньше. В противоположность Чеху, Ланге не хотел, чтобы его людей произвольно лишали отпускного времени за мелкие нарушения. В результате Енот лишился своего любимого времяпрепровождения, и наши жизни стали намного проще. Через некоторое время он даже перестал одержимо подравнивать свою бородку! О, как мы были благодарны небесам за то, что они сделали нашим командиром Харальда Ланге!