— Я слыхала, ты снова назначил Гарпала казначеем. Но ведь он тебя уже раз обманул, ты доверяешь ему? Ты знаешь, власть выказывает человека.

— Ты права, мне любопытно, что из этой затеи выйдет, споткнется ли он во второй раз о тот же камень?

— Изучаешь человеческую натуру? Играешь? Смотри, кто не думает о последствиях, тому судьба не друг. — Женское чутье подсказывало ей, что Гарпал ненадежный человек.

— Знаешь, лучше играть, чем печалиться по поводу несовершенств человека. Это я могу себе позволить возвышенные чувства, благородство, щедрость. Мне повезло. Был бы я — не я, то и вел бы себя соответственно: приспосабливался, лгал, шел по пути наименьшего сопротивления и думал в первую очередь о себе. Ибо туника ближе к телу, чем паллий, как утверждает народная мудрость. То есть, жил бы как все. На мое счастье, я имею возможность выбора.

— Каждый имеет возможность выбора, — заметила вскользь Таис. — И ты бы мог быть другим? — В ее голосе прозвучало большое сомнение. Она подумала про Филиппа, который слыл великим хитрецом, меняющим свои убеждения в зависимости от направления ветра.

— Я бы не хотел быть другим, — сказал Александр после некоторого раздумья. — Но, по крайней мере, какой-то частью разума я понимаю, каковы люди и почему они такие, что думают и как поступят. Какая ночь хорошая! — Он протянул к ней руку. — И мы с тобой под деревом…

* * *

Несмотря на то что в обозе было много женщин, Таис дружила только с Геро, считая, что настоящая дружба должна иметь общие корни и развитие — только тогда она станет тем дубом, который способен выдержать все жизненные ураганы. Таис с ее легким доброжелательным характером могла бы иметь много подруг (или врагов — по тем же причинам). Но этих многих ей заменяла одна спартанка. Да Таис и не стремилась обзаводиться новыми подругами — ей вообще было проще и интереснее с мужчинами.

Геро взяла на себя внешние связи и часто развлекала Таис уморительными историями из жизни «бабьего племени». Иногда «обозницы» встречались — посплетничать, перемыть косточки отсутствующим, поиздеваться над мужчинами. Если Таис испытывала желание побыть такой, как все, ощутить свою принадлежность к большинству, она присоединялась к ним. Она могла какое-то время поддерживать разговор на любую тему, в том числе о тряпках, модной гадалке, лучших торговцах и поварах для пира, рыночных ценах. С участием выслушивала подробнейшие рассказы мамаш об удивительных способностях своих чад, о ленивых няньках, о ссорах в песочнице с чужими, конечно же, ужасными детьми. Иной раз, слушая молодую мамашу, Таис с сожалением вспоминала, что прежде эта женщина была самостоятельным человеком со многими увлечениями и интересными суждениями о жизни. Почему же теперь она превратилась в приложение к своему ребенку, и главной заботой ее жизни стал вопрос о том, как он поел и покакал? Ни то, каким человеком он вырастет, ни то, как воспитать его наилучшим образом, а то, как он поел и покакал… Как скоро суета способна заслонить жизнь! «Неужели и я, когда у меня появятся дети, так отупею? Хотя я могу и ошибаться…»

Слушая, как сказки, жалобы женщин на эгоизм, ограниченность и неспособность к пониманию своих сожителей, Таис лишний раз убеждалась, насколько ей повезло с Александром. Они не ссорились, даже несерьезно. И это с Александром, которого считали вспыльчивым, своенравным, властным человеком! Рядом с Таис эти его качества удивительным образом превращались в такие позитивные, как энергичность, убежденность, уверенность в себе.

Насмотревшись на ссоры своих родителей («Мама, промолчи, папа, уступи, пожалуйста, помиритесь!» — невысказанные детские мольбы), Александр поклялся не повторять их ошибок. Но, вопреки благим намерениям, нередко замечал за собой проявления именно тех черт родителей — вспыльчивости, упрямства, — от которых стремился избавиться. Это подстегивало его еще с большим упорством работать над собой. Опыт редких, но очень тяжелых ссор с Гефестионом, которые, казалось, невозможно перенести, заставил его понять, что уступать не является признаком слабости, а как раз наоборот — мужественности и силы: смолчать, признать свою вину, попытаться понять другого, искренне простить. Каких сил и мужества требует простое «прости», особенно если ты абсолютно уверен в своей правоте!

Это в сражении с противником нужны непримиримость, ярость и упорство. А в отношениях с любимыми нужна любовь.

Как Александр ставил в своей жизни небывалые задачи, так и Таис решила достичь неменьшего: их с Александром любовь должна стать самой прекрасной и счастливой любовью всех времен и преданий. Пусть у остальных будет так, как у всех, а у них будет по-другому — лучше всех! Конечно, случались обиды и недовольство, неизбежные выяснения отношений, иногда на повышенных тонах, но они никогда не затрагивали и не ставили под сомнение их любовь. Они старались не допускать в свои отношения недоговоренности и недоразумения, наиболее частых причин размолвок у любящих пар. И в этом была заслуга не только Таис — один человек не может жить за двоих. Александр искренне учился понимать и не огорчать ее. К большой радости Таис, у него хватало благородства и ума признавать ошибки! И при этом он оставался мужчиной до мозга костей во всех проявлениях.

Одна вещь далась Александру особенно трудно — научиться выслушивать Таис, не давая непрошеных советов и не вмешиваясь. «Я только делюсь с тобой. Слушай и кивай, не решай за меня. Я без тебя знаю, как мне поступить!» — горячилась Таис. — «Но решать и вмешиваться — это как раз то, что я делаю всю свою жизнь!» — оправдывался Александр. На сто первый раз, под пристальным взглядом Таис, он, наконец, смолчал и ограничился одним сочувственным кивком.

Они чувствовали, что нужно другому, и давали это. Таис дарила Александру свою нежность, получая взамен его силу а его неуемная энергия, нетерпение смягчались ее спокойствием и лаской. Они не просто дополняли, но обогащали друг друга. Таис, как любая женщина, лучше разбиралась в людях, их скрытых, то есть истинных чувствах друг к другу. Александра неизменно поражал ее неожиданный взгляд на многие вещи. Даже одни и те же книги они читали так по-разному! Александр любил, чтобы последнее слово оставалось за ним. А Таис и не стремилась настаивать на своем; она предлагала свое мнение, но не навязывала его. Ей было ясно, что спор — не лучший способ убеждения, а отсутствие гибкости порой равносильно отсутствию ума. Она вообще спокойно и с интересом относилась к тому, что люди — разные и думают по-разному. В отличие от большинства женщин, Таис совершенно не старалась переделать Александра. Зачем?! Какой бы он ни был, он был лучше всех! Однако царь «переделывался» сам, невольно прислушиваясь к ее мнению, приглядываясь к ней самой, учась у нее выдержке, терпению и скромности.

Таис не пыталась влиять на Александра, хитростью или женскими приемами добиваться своего. Она, конечно же, знала его слабые места, например жгучее чувство вины за полтора года ее мучений, подвешенного, как на дыбе, состояния. Любая другая женщина при необходимости дергала бы его за эту веревочку, как марионетку, упиваясь своею властью над ним. Но не Таис. Она так не жила.

Калейдоскоп настроений, который Таис считала своим недостатком, нравился Александру — он, как большинство мужчин, любил разнообразие, и Таис в его глазах была не капризной, а разной: то умной и тонкой, то игривой и бесшабашной, то трогательной и милой. Она одевалась в наряды разных народов, смешивала стили, фантазировала со своей внешностью, таким образом и внешне представая перед Александром новой женщиной. И даже не осознавала, насколько умно поступает.