выбора, и меня обвинили в дружбе с македонянами. Когда Александр был еще во Фракии, Демосфен заявил, что на троне Македонии сидит мальчишка. Потом, когда царь македонян прибыл в Фессалию, Демосфен начал называть его юношей, а когда он встал у стен Фив – молодым человеком. Теперь же, когда Александр продемонстрировал всю свою разрушительную мощь, – как теперь Демосфен назовет его? Какими словами он собирается обратиться к нему? Поймет ли он наконец, что это настоящий мужчина, наделенный властью и могуществом? Думаю, у Демосфена должно хватить мужества как на соответствующие поступки, так и на соответствующие слова. Больше мне нечего добавить.

Демосфен встал, желая оправдать свое поведение и поведение своих сторонников, и сначала, как всегда, обратился к смыслу свободы и демократии, колыбелью которых были Афины, но закончил, вернувшись к решениям собрания:

– Я не боюсь смерти. Я уже встречался с ней с открытым лицом при Херонее, где еле спасся, скрывшись в груде трупов, а потом пробравшись по горным перевалам. Я всегда служил городу, послужу и в этот трудный час: если собрание велит мне сдаться Александру, я сдамся.

Демосфен, как всегда, проявил ловкость: он вроде бы предложил себя в жертву, но на самом деле построил речь так, что подобный выбор явился бы для всех почти что святотатством.

Какое-то время собравшиеся спорили между собой, решая, что же им делать, и вожди противоборствующих партий упустили время, чтобы убедить своих сторонников.

Там присутствовали также два известных философа: Спевсипп, который после смерти Платона руководил Академией, и Демофонт.

– Знаешь, что мне подумалось? – с горькой улыбкой сказал другу Спевсипп. – В свое время Платон и афиняне отказали Аристотелю в руководстве Академией, а он в отместку им воспитал Александра.

Собрание проголосовало против предложения выдать македонянам Демосфена и прочих, однако решило направить к их царю посольство, выбрав туда людей, к которым он, скорее всего, прислушается, а главой делегации назначили Демада.

Александр принял послов на дороге в Коринф, где собирался снова созвать представителей всеэллинского союза, чтобы после случая с Фивами они подтвердили его верховное командование в войне с персами.

Он сидел в своем шатре рядом с Евменом.

– Как твоя рана, Демад? – первым делом спросил царь, удивив всех присутствовавших.

Приподняв плащ, оратор показал рубец:

– Она прекрасно зажила, Александр. Настоящий хирург не сумел бы справиться лучше.

– Это заслуга моего учителя Аристотеля, который был раньше вашим соотечественником. Однако, полагаю, за это вы не поставите ему памятник на рыночной площади, а? У вас ведь нет статуи Аристотеля на площади, не так ли?

Делегаты переглянулись, все больше удивляясь.

– Нет. Мы еще не думали об этом, – признал Демад.

– Ну так подумайте. И еще одно. Я хочу видеть здесь Демосфена, Ликурга и всех прочих, кто подстрекал к восстанию.

Демад потупился:

– Царь, мы ожидали подобного требования и понимаем состояние твоего духа. Тебе известно, что я всегда выступал против войны и в пользу мира, хотя и сражался, выполняя свой долг, вместе с остальными, когда город велел мне это. Тем не менее я убежден, что Демосфен и другие действовали искренне и с благими намерениями как истинные патриоты.

– Патриоты?! – вскричал Александр.

– Да, царь, патриоты, – твердо повторил Демад.

– Тогда почему бы им не явиться сюда самим? Почему они не хотят нести ответственности за свои действия?

– Потому что город не пожелал этого. Город готов встретить любую опасность и любой вызов. Выслушай меня, Александр. Афины готовы выполнить разумные требования, но не толкай их на отчаянные шаги. Если тебе придется победить Афины, твоя победа будет горше любого поражения. Фив больше нет, Спарта никогда не присоединится к тебе. Если ты уничтожишь Афины или сделаешь их своим вечным врагом, что тебе останется от Греции? Милосердие зачастую достигало большего, чем сила и надменность.

Александр ничего не ответил. Он долго ходил туда-сюда по шатру, а потом снова сел на место:

– Чего вы просите?

– Никто из граждан не должен быть выдан, и против города не должно быть выдвинуто никаких обвинений. Кроме того, мы требуем права дать убежище фиванским беженцам. Взамен мы возобновляем наше участие во всеэллинском союзе. Если ты отправишься в Азию, тебе понадобится наш флот, который прикроет твои тылы: твой флот слишком мал и не имеет достаточного опыта.

Евмен наклонился к нему и прошептал на ухо:

– Мне кажется, это разумные предложения.

– Тогда подготовьте документ и утвердите его, – велел Александр, вставая. Он снял с пальца перстень с печатью, вложил в руку Евмену и вышел.

Глава 45

Аристотель закрыл переметную суму, снял со стены плащ, взял с гвоздя ключ от двери и, последним взглядом окинув помещение, сказал как будто про себя:

– Кажется, ничего не забыл.

– Тогда самое время отправляться, – проговорил Каллисфен.

– Да. Я решил вернуться в Афины. Ситуация там, кажется, успокоилась.

– Ты уже знаешь, где поселиться?

– Демад интересовался этим и подыскал мне довольно просторный дом близ Ликабетта[20], с крытым портиком, как в Миезе, где я смогу основать свою школу. Там хватит места для библиотеки и коллекций; кроме того, один уголок я посвящу исследованиям музыки. Я уже перенес все материалы к двери, и осталось лишь погрузить их.

– А меня оставишь вести расследование одного.

– Совсем наоборот. В Афинах я смогу собрать больше сведений, чем в Македонии. Здесь я уже разузнал все, что только можно было разузнать.

– И что же это?

– Сядь. – Аристотель вынул из коробочки несколько исписанных листков. – Пока несомненно лишь одно: что смерть Филиппа произвела великое потрясение и вызвала кучу болтовни, сплетен, клеветы, домыслов, как это бывает, когда огромная скала падает на дно илистого пруда. Чтобы что-то хорошенько рассмотреть, нужно подождать, когда ил уляжется и вода снова станет прозрачной. Поступок Павсания имеет смутную природу любви мужчины к мужчине, которая особенно опасна. Вкратце дело обстоит так: Павсаний – красивый юноша, очень ловкий во владении оружием; ему удалось попасть в телохранители Филиппа. Царь обратил внимание на его стати и сделал своим любовником. Через какое-то время Аттал познакомил царя со своей дочерью, бедняжкой Эвридикой, к которой тот вскоре крепко привязался. Обезумев от ревности, Павсаний устраивает Атталу сцену; тот, однако, не придал ей большого значения, а, напротив, похоже, воспринял ее с юмором и, чтобы показать свое расположение, как-то после охоты в горах пригласил юношу на ужин. Место было глухое и отдаленное, вина хватало, и все подвыпили и возбудились. Тут Аттал встает и уходит, оставив Павсания в руках своих егерей, которые его раздевают и насилуют всю ночь разными способами, какие им подсказывает их