– Почему? Его принесли обратно к жене вчера ночью. Бросили тело на улице. Его слуга вызвал меня. Он лежал голый в грязи. Его кастрировали, а орган засунули в рот. Ему вырезали глаза и отрубили руки. Это был мой брат. Ты слышишь? Я пришел сюда, чтобы убить того, кто стал причиной этого.

Тай почувствовал, как его качнуло на том месте, где он стоял, в нарастающем свете дня.

– Тех, кто стал причиной этого, здесь нет, – сказал Сыма Цянь мрачно. Будто он ждал этих слов, подумал Тай. – Ты должен это знать. Они работают на губернатора Сюя, который только стремился прекратить насилие и убийства в своем городе, как обязан поступать на службе у Сына Неба, которому мы все в Катае служим. Нелегко… нелегко починить сломанный мир.

Последние слова были из стихотворения, не его собственного.

Они услышали звон металла. Солдаты, полдюжины, вбежали во внутренний двор. Один из них выкрикнул приказ.

Сыма Цянь прошептал что-то, чего Тай не расслышал. Кинжал поэта пришел в движение. Бандит, лежащий лицом вниз на земле среди цветов, умер мгновенно, раньше, чем стражники успели забрать его распростертое тело и сделать с ним то же, что с его братом в эту ночь.

– Как ты посмел убить его! – в ярости прохрипел начальник стражников.

Тай видел, что поэт собирается ответить. Он выступил вперед, быстро подняв руку. Цянь из учтивости замолчал, но остался напряженным, подобно змее, которая еще может ужалить.

– Как вы посмели пропустить убийц во двор гостиницы? – Резко спросил Тай. – В сад, который были поставлены охранять! Я хочу, чтобы вы назвали свои имена моей телохранительнице, немедленно. Я буду ждать, чтобы губернатор Сюй сообщил мне, как он собирается возместить эту оплошность.

Тай подумал, что солдат стал очень похож на рыбу, вытащенную из воды, которая внезапно лишилась возможности дышать.

Сюй Бихай, как уже стало ясно, был человеком, не признающим полумер. Он сочтет это второе упущение своих стражников пятном на своей чести. Этих солдат, весьма вероятно, казнят, подумал Тай. Он был не уверен в данный момент, что его это огорчит.

Он вздохнул.

– Простите, что вам испортили утро, – обратился он к Цяню.

Поэт пошевелил плечами и шеей, словно снимая напряжение.

– Это едва ли твоя вина. И я уже не спал.

– Нет?

– Ну, может, слегка дремал. Но я уже пил первую чашу. Ты теперь составишь мне компанию?

Тай покачал головой.

– Вы должны меня извинить. Мне придется переодеться для завтрака у префекта. Вчера вечером я забыл об этом.

– А! – произнес поэт. – Мы бы все равно не выехали на рассвете, даже без этой задержки.

– Не выехали бы.

Тай повернулся к Сун. Она выглядела бледной. И у нее были на то причины.

– С тобой все в порядке?

– Они меня едва задели. – Это было неправдой, он это видел, на ее левом боку сквозь разрезанную тунику проступала полоса крови. Выражение ее лица изменилось.

– Глупо было так прыгать человеку, который два года не сражался! Безумием было даже выходить из дома. О чем вы думали?

Тай уставился на нее, маленькую и решительную, раненую, глядящую на него с яростью. Возмутительный вопрос.

– О чем я думал? Кто дерется с шестью бандитами и не зовет на помощь?

Она отвела взгляд, потом пожала плечами.

– Вы знаете ответ каньлиньских воинов на этот вопрос, мой господин. Ваша служанка просит прощения, если вы считаете, что я совершила ошибку. – Она поклонилась.

Он хотел было снова резко ответить, потом остановился. Всмотрелся внимательнее.

– Твоя рука тоже задета.

Она равнодушно взглянула на нее.

– Я перекатилась по камням. Я узнаю имена этих солдат и отошлю их губернатору. Что-нибудь ему передать? – Она сделала многозначительную паузу. – Или кому-нибудь еще?

Тай проигнорировал ее вопрос.

– Что произошло с теми двумя мужчинами в саду вчера ночью?

– Они ожили. Я с ними говорила. Они отправились по реке домой.

– Ты не спала?

Она кивнула. Поколебалась.

– Поэтому я увидела тех, других, когда они вошли в сад.

Он это обдумал.

– Сун, откуда они узнали, где моя комната?

– Думаю, мы выясним, что кто-то из здешних слуг им сказал, – под давлением. Или нет. Мы можем это оставить для следствия губернатора Сюя, если вы не хотите поступить иначе.

– Да, – согласился Тай. – Мы уезжаем, как только я вернусь от префекта.

– Как только мы вернемся, – поправила она. Она посмотрела ему в глаза. Ее рот был крепко сжат, глаза полны упрямой решимости.

Он в ответ посмотрел на нее. Она только что сражалась с шестью убийцами, молча, чтобы не позволить ему выйти и, может быть, погибнуть в этой схватке.

Ему надо будет спросить у нее, хоть и не сейчас, действительно ли она считала, что окажет ему услугу, оставив его лежать в постели и подвергнуться нападению – невооруженному и беззащитному – в том случае, если они убьют ее, ведь она дралась с ними одна.

– Ваша служанка будет сопровождать вас и подождет, – тихо произнесла Сун. – Если вас это устраивает, мой господин.

Она опустила глаза, образец маленькой, аккуратной, смертельно опасной женщины в черной каньлиньской одежде, воплощение почтения и долга.

– Да, – вздохнул он. – Устраивает.

Какой смысл отвечать по-другому?

* * *

– «Шандай» – это мой брат! – Голос Ли-Мэй звучит громче, чем ей хотелось. Они одни все-таки, вокруг них только волки на огромном пространстве, и солнце только что взошло. Но сердце ее стремительно бьется. – Ты это пытаешься сказать? Его имя? Шэнь Тай?

Он оборачивается и смотрит на нее. Вокруг свет, бледный и ласковый, согревающий землю. Туман поднимается, рассеивается. Она впервые может ясно рассмотреть его, и теперь понимает, кто этот человек.

Тай рассказал им, что произошло. Ну, он рассказал отцу, а Ли-Мэй пряталась среди ив возле реки.

Этот человек со скованной, широкой походкой и погасшими глазами – наверняка тот самый, на которого была направлена магия шамана так много лет назад. Который чуть не умер. Или наполовину умер. Или его превратили в какое-то… существо, подвешенное между живыми и мертвыми.

Тай не сумел тогда объяснить отцу точнее, поэтому Ли-Мэй не поняла. Не могла понять, даже глядя на него сейчас. Но личность совпадала, и вспомнилось даже имя – Мешаг, сын Хурока, – словно сложились детали деревянной головоломки, игрушки, которую ее мать и Вторая мать иногда привозили домой для нее по базарным дням, давным-давно.