Стараясь производить как можно меньше шума, мистер Дикси зарисовывает волка. Он воспроизводит высокий изгиб спины, поворот морды, но посадка головы и оскал, когда волк ее поднимает, ускользают от него. Мистер Дикси считает — в этом его убедили долгие годы наблюдений за животными, — в природе мы видим то, что хотим увидеть. И все равно волчий оскал завораживает его. Он напоминает о детях из сказки, которые бросаются на землю в темном лесу, о разграбленных могилах, черепах и окровавленных костях. Шотландцы из Сазерленда некогда хоронили своих умерших примерно в миле от берега, настолько назойливым был интерес этих серых господ. Интересно, думает мистер Дикси, а его собственный волк, спрятавшийся сейчас еще глубже в тень забора, одомашнивается потихоньку или нет? Это лесной волк из Норвегии, три месяца назад переправленный через Северное море на рыболовецкой шхуне и доставленный в Линн в ящике. При этом он рычал с такой злобой, что носильщики, которых мистер Дикси нанял перенести ящик в фургон, отказывались даже приближаться к нему. Сейчас он ведет себя чаще всего спокойно, но послушным его не назовешь. Через две недели после прибытия мистер Дикси в надежде поразвлечься запустил в паддок мастифа. Об этом эксперименте он предпочитал не распространяться.

В некоторых частях Британии говорить о волках все еще считается дурной приметой. Более всего этого страшатся шотландцы. Хотя с другой стороны, немногим более столетия прошло как в Шотландии погиб последний волк: в горной долине Монадлиат с ним схватился и забил до смерти великий охотник из Хайленда Маккуин — огромный черный волк, накануне убивший двух детей, поднимавшихся в гору со своей матерью. Лесной волк, размышляет мистер Дикси, имеет тот же окрас — серый, и это особенно заметно на фоне неяркого солнца, но еще более темного оттенка. Собаки ненавидят его, буквально в ярость приходят, стоит ему появиться даже у дальнего конца колючего кустарника.

На западе страны живет один сквайр — мистер Дикси с ним переписывается, — он разработал целую систему натравливания волков на оленей-самцов и даже на собственных охотничьих собак. С точки зрения мистера Дикси, чистое безумие, но послушать интересно. Волк поднимается на лапы и, перед тем как осмотреть свой длинный хвост, бросает на человека равнодушный взгляд. Мистер Дикси не отводит глаз. Ворона, которая все это время неустанно прыгала по траве, появляется с чем-то красным и блестящим в клюве. Мистер Дикси неохотно складывает рисунок, убеждается, что ворота в паддок надежно заперты, проходит через низкую калитку в колючем кустарнике и запирает ее за собой. Существуют и другие вещи, требующие его внимания: письма адвокатам, дела, связанные с поместьем, начавшая крошиться кирпичная кладка конюшни. У него есть собственный серый господин, думает мистер Дикси, вгрызающийся ему в самое нутро.

Мистер Дикси сидит у себя в кабинете. В полумраке — одно из окон все еще закрыто шторой — комната кажется призрачной: теснящиеся в тени стеклянные ящики с экспонатами и книжные полки, чучело медведя, невесомое, словно огромная детская игрушка, способная внезапно тронуться с места под звуки музыкальной шкатулки. По кипе официальных документов и пачкам бумаги пробегает мышь, дерзкая и уверенная в себе. Она останавливается, чистит усики в тени чернильницы и заламывает лапки, как какой-нибудь визитер-проситель. Мистер Дикси откладывает перо, задумчиво смотрит на нее, ободряюще цокает языком, отыскивает в кармане брюк и крошит печенье.

Ему известно, что в Норфолке повсюду есть черные собаки. Когда зимней ночью, в бурю, скрывается за тучами луна, Один, вскочив на своего восьминогого коня Слейпнура, отправляется на небесную охоту в сопровождении своры диких псов. Во времена Генриха I, когда монахам из Питерборо настоятеля назначили против их воли, люди видели черных охотников на черных лошадях, за которыми мчались черные как уголь собаки с огромными горящими глазами. Встретить черного дьявола, заглянуть в его единственное горящее око — значит встретиться с вестником собственной смерти. Однажды летним воскресным утром, во времена королевы Бесс, собрались над городом Бангэй страшные тучи, хлынул проливной дождь, разразилась буря, засверкали молнии, небо расколол гром, какого раньше никогда не слышали. Сгрудившиеся в кучу люди увидели жуткое существо. В тот день страшный демон уже опустошил церковь в Блисберге, оставив двух бездыханных людей. Здесь этот демон принял обличье черного пса с горящими глазами, убивающего и сжигающего все на своем пути. Пробегая между двумя людьми, он в мгновение ока свернул шею обоим; рухнув на землю, они тут же скончались. Третьего ударил по спине с такой силой, что он в тот же миг съежился, словно кусок кожи, брошенной в огонь.

Итак, в кабинете мистера Дикси стоит поднос с официальными документами, на которые он задумчиво и изучающе смотрит, сидит мышь, чистящая усики и пьющая из блюдца молоко и на столе лежит клочок бумаги, весь смятый и наполовину порванный, на нем им или кем-то другим написано: «Черная собака знает мое имя».

Примерно в это же самое время люди, которым была небезразлична судьба членов семьи Айрленд, заговорили о мистере Ричарде Фэрье. Почему так получилось — загадка, хотя, как мне кажется, весьма обычного свойства. Жажда узнать что-то новое необычайно велика, и зачастую господин, в начале недели находясь в полной и безгрешной неизвестности, к концу ее нередко обнаруживает, что о его жизни знает полсвета и нет ничего для людей желаннее, нежели посудачить о ней друг с другом. Именно это и случилось с мистером Фэрье. Еще месяц или около того о нем никто и не слышал, а теперь с большим знанием дела говорили и мужчины, и женщины, которые, появись он в их гостиной с чайным подносом в руках, даже не повернулись бы в его сторону.

В то время мистеру Фэрье исполнилось двадцать семь или двадцать восемь лет. Родился он в хорошей семье, кажется, где-то на западе, к тому же был родственником миссис Айрленд и отнюдь не таким отдаленным, как Джон Карстайрс, сын внучатой племянницы прабабушки мисс Бразертон, то есть в девичестве мисс Бразертон. Тут веяло тонким ароматом романтической истории, уводящей нас во времена ранней молодости мистера Фэрье, ибо, по слухам — да нет, так оно и есть на самом деле, — по отношению к мисс Бразертон он хотел стать отнюдь не просто родственником; более того, достигнув восемнадцати лет, он сделал ей предложение. Как в точности состоялось объяснение, сказать трудно, ибо в саду старого мистера Бразертона в тот день, когда мистер Фэрье предложил кузине руку и сердце, никого, кроме них двоих, не было. Известно лишь то, что на протяжении ближайшего года мисс Бразертон с отцом жили на континенте, а неудачливый претендент утешался, как обычно утешаются восемнадцатилетние юноши с разбитыми сердцами.

Считается, будто если известны романтические увлечения человека, то и он сам особой загадки собой не представляет, однако же и карьера, и устремления, и даже местопребывание мистера Фэрье были окружены непроницаемой завесой тайны. Родители его умерли молодыми. После их смерти он воспитывался в доме старого священника в Девизе, и по достижении семнадцатилетнего возраста начал готовиться к поступлению в Оксфорд, в Ориэл-колледж. О студенческих годах мистера Фэрье кое-что известно, но не все сведения вызывают доверие. Чаще всего говорили, будто он был близок к молодым людям, увлекающимся скачками, и тратил фантастические суммы на высокие сапоги с отворотом, уздечки, седла, фраки и иные принадлежности конного спорта, совершенно пренебрегая книгами и учебными занятиями. Так что под конец второго года обучения вынужден был покинуть университет.