можете писать, и Вам, пожалуй, надобно обратить серьезное внимание на себя в этом отношении.

Необходимо, чтобы в русской литературе все чаще и чаще звучал голос самого рабочего, — Вы, конечно, понимаете эту необходимость.

Я просил бы Вас: когда Вы напишете «Записки рабочего», — послать рукопись мне, дабы я мог ознакомиться с нею — может быть, я окажусь в чем-либо полезен для Вас. От души поздравляю с дебютом и крепко жму Вашу руку, товарищ.

А двойные кандидатуры — позорище для всех нас. Увы, это так.

Когда, наконец, у нас явятся политиками сами рабочие!

Работайте, товарищ, нам не столяры нужны, а организаторы ума и воли пролетариата.

Подумайте, не можете ли Вы бросить физический труд и посвятить себя тому, что Вами ныне начато?

631

Д. Н. МАМИНУ-СИБИРЯКУ

18 [31] октября 1912, Капри.

Уважаемый Дмитрий Наркисович!

В день сорокалетия великого труда Вашего, люди, которым Ваши книги помогли понять и полюбить русский народ, русский язык, — почтительно и благодарно кланяются. Вам, писателю воистину русскому.

Когда писатель глубоко чувствует свою кровную связь с народом — это дает красоту и силу ему.

Вы всю жизнь чувствовали творческую связь эту и прекрасно показали Вашими книгами, открыв нам целую область русской жизни, до Вас не знакомую нам.

Земле родной есть за что благодарить Вас, друг и учитель наш.

31—18 окт. 1912 г.,

Капри.

632

М. М. КОЦЮБИНСКОМУ

20 октября [2 ноября] 1912, Капри.

Дорогой Михаил Михайлович!

Рассказ во Львов на-днях пошлю, он уже готов, да все нет времени отделать окончательно.

Точно Адрианополь болгарами, окружен я разными делами, и они все растут, а я умаляюсь под натиском их. Затеяли мы организацию библиотеки и музея по истории борьбы за освобождение в России — давно пора было начать это дело, и вот теперь оно начато.

А затем — журналы. Российский житель почувствовал «подъем духа» и желает «направлять задачи к их естественному разрешению», как пишет мне один мудрый затейник. Все и везде хотят издавать журналы: в обеих столицах, в провинции, на окраинах, и все жалуются, что денег для журналов нет у них. Так что «дела» — куча! Всем надо писать письма, доказывая, что без денег и капусты не заквасишь

Мне очень жаль, что Вас не было здесь летом, — очень! Хотя само лето было неважное — люди хороши приезжали. А теперь установилась славная погода: как-то особенно ясно, тихо и ласково. День — идет дождь, дует ветер; три, четыре дня совершенно летние, даже странно!

Очень слежу за балканскими событиями, ожидая от разрешения их добра всем славянам. И вместе с этим тревожно как-то за Русь, — все более тревожно. Наряду с признаками несомненного оживления идет в ней какой-то болезненный процесс распада, чувствуется неизлечимая усталость. Работаю. Написал пять маленьких рассказов из прошлого — Вы знаете сюжеты почти всех их.

В Москве печатается книжка «Сказок», когда выйдет — пришлю, Вам они нравились. Скоро выйдет повесть Алексеича, — как-то ее встретит читатель?

А в общем — живу я, как всегда, да и не живу, а или сижу за столом, или стою у конторки. Когда-нибудь до того устану, что упаду на пол и пролежу месяца два неподвижно.

Статью для «Укр[аинской] жизни» я написал плохо, и это мне стыдно. Но как меня ругают за нее патриоты великорусские! Завидую им — имеют много свободного времени, могут писать длинно и подробно.

Будьте здоровы, дорогой Михаил Михайлович! Поклонитесь семье Вашей.

А. Пешков

2/ХI

912.

633

В. И. АНУЧИНУ

22 октября [4 ноября] 1912, Капри.

Дорогой Василий Иванович!

Около десяти лет тянется наша с Вами переписка, и все-таки у Вас находится чем ушибить меня. Ну и Сибирь! Ну и сибиряки! Ведь я совершенно искренне пошутил, говоря о Мильтоне, имеющем отношение к Сибири, а оказывается, как говорят, в точку попал. Всему культурному миру известно, что Мильтон больше всего райскими делами занят, а на деле оказалось, что он специалист по сибирским вопросам!! А относительно сибирской интервенции совсем сногсшибательно, — почему в истории Сибири ничего об этом не говорится? Вон когда еще английская рука к нашему пирогу тянулась! И как необходимо знать прошлое, чтоб понимать настоящее! Молодцы сибиряки! А толстый журнал нам абсолютно необходим — сборником не обойтись.

Очень важен и второй вопрос, может быть, важнее первого. Новая социалистическая этика должна быть — это я давно чувствую. Из этой этики родится эстетика — само собою понятно. Раз мы ясно представляем сущность социализма, то должны у нас наметиться и основные контуры социалистической этики — тоже как будто верно, а все-таки социал-этики у нас нет. В чем дело?

С величайшим нетерпением буду ждать Вашего «опыта» разрешения великого вопроса, только не откладывайте в слишком долгий ящик и скоренько пришлите мне, если даже и не совсем удачно получится.

Относительно социалистического искусства — литературы в частности — я напишу Вам особо. Мысль о том, что это будет и не реализм, и не романтизм, а какой-то синтез из обоих, — мне кажется приемлемой. Да, возможно, что так и будет.

Скоро ли получу материалы для сборника? Послали ли статью в «Современник»?

Был рад узнать, что Шишков пишет большую вещь. Давно пора.

Всем привет и рукопожатие.

А. Пешков

4 ноября 1912 г.

634

М. С. САЯПИНУ

Между 6 и 28 октября [19 октября и 10 ноября], Капри.

Уважаемый Михаил Спиридонович!

Ваша рукопись чрезвычайно интересна с фактической стороны, но как повесть — как беллетристика — работа совершенно не удалась Вам.

Вы бросили на бумагу ценный Ваш материал крайне небрежно — получился хаос, разобраться в котором возможно лишь при очень сильном напряжении внимания.

Как на пример неправильного расположения материала, укажу на то, что первая глава стоит у Вас на месте третьей, — согласитесь, что повесть была бы построена более рационально и планомерно — начни Вы ее изложением истории «общих». Шестая глава снова отводит глубоко назад, и всюду Вы допускаете нарушение плана, разрушая этим интерес читателя, вызывая у него досаду.

Беллетристика едва ли вправе требовать столь напряженного внимания, как требует этого Ваша «хроника».

Мне кажется, что всю обедню портит Вам Алтаев, лицо совершенно лишнее в хронике и совершенно неудавшееся Вам. Все эти его гримасы, скрипение зубами, неожиданные приливы злобы — совершенно не объясняют