— Я вспомнила, ты как-то рассказывала, что он до Девэйна преподавал в Смит-колледже. У меня есть одна приятельница, подруга которой преподает там на испанском факультете.

«Он»… Джейн наклонилась вперед. Лина продолжила.

— Я узнала очень интересную историю, — она отпила немного джин-тоника. — Ты знаешь, что Дюпортуа и оттуда был тоже уволен?

— Уволен? Нет, конечно: он просто принял предложение из Девэйна.

— Верно. Там он повел себя немножко поосторожнее. Он подождал, пока не получит предложение из другого университета, а уж потом приступил к своим шуточкам.

Джейн побледнела.

— Шуточкам?

— Анонимные звонки по телефону, — спокойно ответила Лина с победоносным видом. — Восемнадцатилетней первокурснице, страдающей ожирением и булимией. Она была в ужасе.

Джейн вскрикнула. Лина отпила еще немного.

— Ее зовут Эмбер Мартен. В первом семестре она посещала его лекции и, представь себе, влюбилась в него. Полиция арестовала его после того, как поставила на прослушивание телефон девушки. Он никогда не пользовался ни домашним, ни рабочим телефоном, а звонил из какой-нибудь кабины недалеко от своего дома.

Джейн недоверчиво покачала головой.

— В то время у Дюпортуа была очаровательная подружка, — продолжала Лина, — актриса из Нью-Йорка, которая частенько наведывалась к нему. И вот как он развлекался ночью: звонил бедняжке, страдающей ожирением, и тяжело дышал в трубку, как онанист в момент самоудовлетворения. Тебе это ничего не напоминает? Не то, как он выбирает жертвы, у тебя нет ничего общего с той девушкой. Я говорю про игру. Вот уж большой шутник!

Она засмеялась. Джейн пристально посмотрела на нее.

— Что ты собираешься делать?

— Рассказать об этом.

— Кому?

— Декану Нью-скул.

На это Лине понадобилось меньше недели. Восьмого июня она с торжественным видом пришла к Джейн. Все в тех же джинсах и красной блузке, которую, выстирав вечером, она надевала утром. Джейн жалела теперь, что не выбрала менее броский цвет.

— Его контракт аннулирован.

— Вот как!

— Подруга приятельницы, та, которая преподает на женском факультете Нью-Йоркского университета, позвонила профессору Нью-скул, принявшему на работу Дюпортуа. Его зовут Уильям Таунсенд. Она была в восторге: год назад они на своем факультете хотели взять на работу одну женщину, специалиста в области лесбийских отношений, но отрицательный отзыв того же Таунсенда помешал им это сделать. Таунсенд позвонил деканам и в Девэйнский университет, и в Смит-колледж. После этого у него не было другого выбора, как все рассказать своему декану, который был категоричен: в сложившейся обстановке невозможно принять Дюпортуа на работу. Если что-нибудь произойдет, университету придется выложить миллионы долларов, так как их вина легко будет доказана. Таунсенд вынужден был сообщить нашему другу эту печальную новость по телефону. Тот прибежал к нему в кабинет, предлагал подписать все, что у него попросят, сто раз покаяться, босиком пройти по Манхэттену с веревкой на шее и плакатом на спине: «Позор сексуальным маньякам!», поклялся, что в Нью-Йорке такого рода деяния больше не повторятся, потому что и в колледже, и в Девэйне он это сделал из-за скуки, пообещал, что трижды в неделю будет ходить к психологу, ползал в ногах у Таунсенда, умоляя его, и в конце концов, не выдержав, разрыдался. Ну просто греческая трагедия!

Джейн совсем не хотелось смеяться. Она мысленно представила себе эту сцену.

— Откуда ты все это знаешь?

— От подруги секретарши Таунсенда.

Лина налила себе бокал портвейна и уселась за стол в столовой. Джейн резала кабачки.

— Что же он теперь собирается делать?

Лина улыбнулась.

— По правде говоря, меня это меньше всего волнует.

— Он, вероятно, в ужасном состоянии. Эта должность была его мечтой. За одну неделю он ее получил и потерял.

Лина взглянула на нее, нахмурившись.

— В конце концов я действительно поверю в то. что у тебя есть проблемы. Хочешь сказать, что тебе его жаль? Ты уже забыла то время, когда дрожала мелкой дрожью, думая, что убийца прячется у тебя в ванной?

— Если я так сильно боялась, то это не из-за анонимных записок, а из-за нападения в сентябре. Дюпортуа не знал о нем. Он хотел подшутить надо мной. Впрочем, для меня все обошлось без последствий. А вот то, что случилось с Дюпортуа, далеко не шутка.

Лина встала и начала ходить взад-вперед между кухней и столовой, пока Джейн продолжала резать кабачки. Допив портвейн, она вздохнула и остановилась у нее за спиной.

— Джейн!

Джейн обернулась. Лина смотрела на нее враждебно, в голосе чувствовалась неприязнь.

— Что ты конкретно называешь шуткой? — спросила Лина спокойным и строгим голосом. — Травмировать до конца жизни бедняжку, страдающую ожирением? Ладно, согласна, это шутка. Напасть с ножом сзади на женщину — это тоже шутка? В конечном счете, ты отделалась испугом. Но, наверное, это уже не шутки, когда девчонка кончает жизнь самоубийством, а женщину находят с перерезанным горлом?

Джейн прикусила себе губу. Лина, конечно же, была права. Но она с таким самоуверенным видом доказывала свою правоту.

— Напряги свое воображение, — продолжила Лина, — постарайся представить, как бы ты сейчас себя чувствовала, если бы Дюпортуа не поймали. И поэтому не упрекай меня в том, что я копаюсь в его прошлом, вместо того чтобы оставить бедного парня в покое и позволить ему развлекаться на всю катушку.

— Я тебя не упрекала.

Она поставила сковороду, налила в нее немного растительного масла и положила жариться лук. Лина поставила на стол свой бокал и пошла к двери.

Вот так. Конец еще одной новой главы. Они с Линой были слишком разными. Это должно было когда-нибудь проявиться. Их дружба могла продолжаться до тех пор, пока Джейн нуждалась в помощи. Несколько недель назад Лина пригласила ее послушать лекцию о сексуальных домогательствах на работе, которую читала на юридическом факультете известная активистка феминистского движения. Тема была очень актуальной с тех пор, как любовные похождения президента с молодой стажеркой не сходили с первых полос газет. Слушая, как оратор, заворожив публику своим красноречием, рассказывала срывающимся от волнения голосом о страданиях женщин, которые во всем мире подвергаются избиению, насилию и мучениям, Джейн почувствовала себя страшно виноватой в том, что у нее не хватает ни духу, ни сострадания, чтобы посвятить свою жизнь защите жертв человечества. Однако, выходя из зала, она поймала себя на мысли, что эта харизматическая феминистка представляла собой опасную фанатичку и что мир, в котором нет больше места шуткам и расплывчатым краскам, просто ужасен. Лина восторженно прокомментировала: «Она бесподобна, не так ли?» Все чаще и чаще Джейн сознательно не высказывала своего мнения, тем самым обманывая Лину. Теперь же, благодаря Дюпортуа, все прояснилось. Лина будет презирать ее и не станет с ней больше разговаривать. Столкнувшись в подъезде, они сделают вид, что не знакомы друг с другом, как Джейн и Ямайка, когда теперь встречаются на факультете. Почему Джейн теряет своих друзей? Проблема была в ней самой или в выборе друзей? Лина взялась за ручку двери.