Федор отогнал от себя неприятные мысли.

«Наверное, Нора здесь», – подумал он.

Но ужином занималась все-таки Кира.

Тихон, открывший Федору дверь, проводил его в кухню со словами:

– Хотите на Киру посмотреть? Очень смешная.

Она стояла у плиты и, помешивая ложкой в сотейнике, сверяла свои действия с кулинарной книгой. Она была так погружена в это занятие, что и не заметила Федора, и даже не услышала.

Ничего смешного он в ней не увидел. Ее сосредоточенность выглядела трогательно. Так он подумал и сразу же смутился: в его голове не было таких слов, и откуда они вдруг взялись?

Она смотрела в книгу, разноцветные кудряшки – разве они были раньше, что-то он не замечал – сияли так, будто не голая, без абажура лампочка их освещала, а дворцовая люстра, и вся она, Кира, была похожа на героиню забытой детской книжки.

Она подняла глаза от книги, увидела Федора, и лицо ее осветилось счастьем. Это был очень сильный свет, куда лампочке!

– Федор Ильич, – сказала она, – мы по тебе ужасно соскучились.

Он не усомнился – Кира с детства говорила что думала. Он всегда считал, что это называется прямолинейностью, а сейчас вдруг понял, что – прямодушием. От того, что он долго не жил в среде русских слов, они промылись в его сознании, приобрели новый смысл.

– Будем есть аджаб-сандал, – сказала она. – Овощное рагу по-армянски. Или по-азербайджански, в разных книгах по-разному пишут.

– Ты теперь каждый день такое выстряпываешь? – поинтересовался Федор.

– У Тишки оказался утонченный вкус. А мне что? Мне интересно.

Она проговорила это с некоторым смущением. Она переменилась за две недели, что он ее не видел. Из-за того что готовкой увлеклась, что ли?

– Через десять минут будет готово. Можешь пока с Тишкой поболтать, – предложила Кира.

Федору совсем не хотелось болтать. Он с удовольствием уселся бы просто за стол, без еды, сидел бы в этом сказочном свете, который каким-то неведомым образом льется от голой лампочки, и не произносил бы ни звука, только смотрел бы, как Кира мешает ложкой в кастрюле.

Но сказать об этом ему показалось неловким. Тем более что она сообщила, понизив голос:

– Может, он тебе свои записи покажет. Ты попроси. Я случайно тетрадку увидела, когда он в школе был. По-моему, это очень серьезно.

– Это ты слишком серьезно ко всему относишься, – заметил Федор.

– И ничего не слишком! Я ведь боялась: почему он замкнутый такой? Мамаша его говорила, асоциальный. А он думает все время, понимаешь? Оказывается, еще и записывает. Может, Достоевский будет!

Была насмешливая, вечно иронизировала, и вдруг такие наивные нотки в голосе, и смотрит так… Непонятно!

– Ладно, – сказал Федор. – Пойду пообщаюсь с гением.

– Ты смотри не насмешничай! – напутствовала Кира. – Он ранимый.

Федор еле сдержал улыбку. Он проще относился к таким вещам.

Тихон сидел за компьютером и уничтожал монстров. Он делал это с явным увлечением. Слабо верилось, что это будущий Достоевский.

– Ну что, скоро? – спросил он не оборачиваясь. – У меня уже все слюни вытекли.

– Кира никогда раньше не готовила, – сказал Федор.

– Ну да? А вкусно получается.

– Потому что для тебя.

Тихон отвлекся от недобитого монстра.

– Я знаю, – словно бы нехотя произнес он.

– Безрадостно говоришь, – заметил Федор.

– Ну… Стыдно же.

– Что она тебя любит?

– Что я на нее орал.

Некоторый элемент неожиданности в его мышлении присутствовал. Его мысль не стояла на месте, а двигалась, и направление ее было непредсказуемым.

– Она боится, что меня в детдом заберут, – сказал Тихон. – А чего бояться? Я все равно оттуда убегу и к ней вернусь.

Мужество так отчетливо проглядывало сквозь естественную детскость его слов, что Федор посмотрел на него с уважением.

– Думаю, до этого не дойдет, – сказал он.

– Все-таки они гады, – зло процедил Тихон.

– Кто?

– Ну, эти, которые ей не разрешают, чтобы я у нее жил. Она из-за этого такая несчастная, что я их убил бы.

– Убивать, надеюсь, не понадобится, – сказал Федор. – Подожди, я к этому делу тоже подключусь. А то упустил из внимания.

– Я думал, таких не бывает, как она, – задумчиво проговорил Тихон. – То-то отец с ней…

Как и тогда, после полета на шаре, Федор почувствовал, что разговор об этом ему неприятен. Видимо, из-за того, что не вызывал приязни Тихонов отец. Был он, похоже, существом грубым, и не хотелось, чтобы он даже в мыслях соотносился с Кирой. Не в мыслях – тем более.

Ему захотелось перевести разговор на другое, и он чуть не спросил: «Говорят, ты пишешь что-то?»

Но тут же понял, что спросить об этом не может, и как раз по той причине, которую с такой наивностью назвала Кира: боится ранить мальчишку лобовым вопросом.

Любовь ставит границы прямолинейности – вот что, оказывается. Он не знал.

«Лучше Киру потом расспрошу, что там у него в тетрадках, – подумал Федор. – А его – в другой раз».

Это «потом», когда он станет о чем-то расспрашивать Киру, осветило его будущее, как веселый фонарик. Такого света Федор тщетно ожидал, когда выбирал себе работу. Надо же – непонятно, откуда что приходит!

– Пойдем, Тиш, – сказал он. – А то глаза у тебя горят голодным пламенем.

– Да ладно! – улыбнулся тот. – Пожрать – это так… Даже не на втором месте.

Завтра первым уроком стояла геометрия, и Кира отправила Тихона спать ровно в девять вечера. Удивительно, но он подчинился безропотно.

– У него по геометрии тройки, – сказала она, когда Тихон ушел. – А я ему даже помочь не могу, потому что у меня с пространственным мышлением плохо, ты же знаешь.

Это Федор знал, конечно. Он вообще-то думал, что знает про нее все, но сегодня то и дело обнаруживалось, что это не так. Хотя ничего особенного как будто бы не происходило. С внешней точки зрения аджаб-сандал был самой большой сегодняшней новостью о Кире.

– А что же ты мне не говорила про его геометрию? – с упреком спросил Федор. – Я бы ему давно уже объяснил.

– Да ну! Зачем из-за ерунды тебя беспокоить? Ты же работу ищешь.

Ему как раз поиски работы показались в этот момент ерундой. По сравнению с ее волнением по поводу геометрии.

– Я на курицу похожа? – вздохнула Кира.

– Разве? – удивился он.

– Я сама за собой теперь это замечаю, – улыбнулась она. – Ну и наплевать! Мне когда-то одна знакомая говорила, что когда родишь, то мироощущение меняется в правильную сторону. Но ведь я его не родила.