Эрика испустила радостный вопль. Наконец-то ее мечта близка к осуществлению! Именно к этой цели она усиленно стремилась все эти последние месяцы. Работая продавщицей в магазине Неймана Маркуса, Эрика жутко устала смотреть на то, как другие женщины делают покупки и платят суммы, затмевающие ее годовую зарплату. Ее подруги вечно насмехались над нею, что она вечно бегает на свидания с женатыми мужчинами. И теперь она не могла дождаться момента, когда продемонстрирует им плоды своих трудов!

Эрика аккуратно развернула обертку и медленно подняла крышку коробки.

Команда уборщиков еще много дней после этого находила разные куски ее плоти в самых неожиданных местах.

Я проснулся первым, поэтому направился на кухню и включил печь сразу на 400 градусов. Налил в блендер молока, потом забуровил туда муки, яйца, масло, соль, ваниль и экстракт миндаля. Замешивал все это целую минуту, потом нашел в хозяйстве Кэтлин специальную сковородку для выпечки и полил ее обезжиренным маслом для готовки. Положил немного сливочного масла в ячейки сковороды, сунул ее в духовку и установил таймер на двадцать семь минут. После чего положил еще немного сливочного масла на тарелку, чтобы оно чуть размягчилось, и направился обратно в спальню Кэтлин, где и должен был находиться.

– Что это за грохот ты там устроил? – сонно спросила она.

– Выпекаю воздушные сдобы на завтрак.

– Воздушные сдобы дома выпечь невозможно. Они всегда оседают еще до того, как вынешь их из духовки, – сказала она.

– Но не мои.

– Только в первоклассных ресторанах умеют выпекать настоящие воздушные сдобы, которые остаются воздушными.

– Только в первоклассных ресторанах и у меня.

– Если ты неправ, а я права, ты когда-нибудь повезешь меня завтракать в первоклассный ресторан?

– Ты имеешь в виду какой-то конкретный?

– Я бы хотела позавтракать у «Тиффани», – сказала она.

– Вообще-то, насколько я знаю, «Тиффаниз» – это ювелирный магазин, а не ресторан.

– Шутишь!

– Боюсь, что нет.

– Я этот фильм никогда не видела[28]. Но всегда полагала…

– Не беспокойся, – сказал я. – Мои сдобы не осядут. Так что нам не нужно куда-то ехать, чтобы позавтракать.

– Вот проклятье, – сказала она.

Кто-то знаменитый однажды сказал, что ты можешь поцеловать на прощанье своих друзей и членов семьи и уехать на много миль от них, но всегда будешь с ними (или они будут с тобой), потому что ты не просто часть мира; нет, это мир – часть тебя.

Или что-то в этом роде.

Что я хочу этим сказать, так это то, что никогда ни по ком так не скучал, как скучал по Кэтлин в течение всей этой последней поездки. Когда я наконец снова добрался до ее скромного дуплекса с выцветшим зеленым сайдингом, с укороченным чердаком и укороченным же цокольным этажом, и она впрыгнула в мои объятия, обняла меня ногами и завизжала от радости – ну, знаете, тут я и решил, что это и есть как раз то самое, о чем поэты вечно поднимают такой шум.

– Сколько у нас остается времени до того, как твои сдобы осядут? – спросила она.

– Целая вечность, потому что они никогда не осядут. Я их по науке приготовил.

– Значит, если судить по этому, ты у нас главный научный специалист.

– Ну, у всех у нас имеется какая-то специализация.

– Моя специализация – математика, – сказала Кэтлин.

– Математика?

Она лукаво мне улыбнулась.

– Именно. Например, я могу сосчитать, сколько раз одна штука… входит в другую. – И она обольстительно улыбнулась.

– До того момента, когда зазвенит таймер в плите? – спросил я.

– Гипотетически.

– Ну, я не совсем уверен, но готов приложить максимум усилий, чтобы помочь тебе решить это уравнение.

Чем мы и занялись.

Звонок таймера прервал наши ученые занятия, и мы решили продолжить этот эксперимент после завтрака. Кэтлин стянула с кровати одеяло, завернулась в него и последовала за мною в кухню. И потом смотрела, как я вынимаю из духовки сковородку с великолепно поднявшимися сдобами. И мы намазали их чуть подтаявшим сливочным маслом.

– Ох… Боже… ты мой! – завопила Кэтлин. – Я всегда мечтала о таком мужчине, который умеет готовить, а теперь у меня есть кое-что даже получше – мужчина, который умеет печь!

Мы съели по паре сдоб каждый, после чего у Кэтлин появилось на лице такое выражение, словно она очень хочет что-то сказать.

– Ну, и что? – спросил я.

– Я хочу тебе кое-что сказать, но не хочу, чтобы ты после этого сбежал.

– Я не сбегу. Если только у тебя нет другого партнера по ученым занятиям.

Она сделала глубокий вдох и выпалила:

– Я хочу удочерить Эдди!

Я не знал, что на это сказать, поэтому просто промямлил:

– Да неужели?

– Я люблю ее, Донован, и она меня любит. Мне всегда хотелось иметь собственного ребенка, но Кен лишил меня такой возможности, уже много лет назад выбил это из меня. В любом случае, это выглядит так, как будто я выбираю ее из всех детей в мире, понимаешь? И я ей нужна.

– А как насчет тетки Хейзл?

Кэтлин опустила глаза.

– Это проблема, – сказала она. – Хейзл не хочет ее брать, но также не хочет, чтобы я ее забрала.

– Почему?

– Она считает, что я не смогу должным образом заботиться об Эдди. Она думает, что девочку нужно отдать в агентство по усыновлению, которое поможет ей устроиться в подходящую семью.

– То есть в такую, где есть муж и жена?

Она кивнула.

– И достаточно денег, чтобы должным образом удовлетворять все ее потребности.

– И что ты ей на это сказала?

Кэтлин взяла мои руки в свои.

– Я сказал ей, что шансы на то, что Эдди может удочерить добропорядочная семья, не слишком велики, и даже если у меня нет мужа и не слишком много денег, я могу обеспечить ей все, в чем нуждается маленькая девочка.

– Хорошо сказано.

– Но она все равно отказывается подписать нужные бумаги, отказ, даже при том, что Эдди ее об этом уже просила.

– Хочешь, я поговорю с тетушкой Хейзл?

– А тебе этого очень не хочется? – спросила она.

– Сегодня же поговорю, – сказал я.

Некоторое время мы сидели в молчании. Потом Кэтлин спросила:

– Донован?