Этот аргумент вторит давнишним спорам о самом очевидном примере психологического объяснения, обнуляющего ответственность, — защите на основании невменяемости18. Многие законодательные системы англоязычного мира следуют правилу Макнотена, сформулированному в XIX веке:

Во всех случаях необходимо предупреждать присяжных, что каждый человек считается психически нормальным, обладающим достаточным уровнем интеллекта, чтобы нести ответственность за свои преступления, если убедительно не доказано обратное; и что, для того чтобы строить защиту на основании невменяемости, должно быть четко доказано, что во время совершения преступления обвиняемый действовал под влиянием такого расстройства мышления из-за психического заболевания, что не осознавал характер и качество своего поступка, или, если и сознавал, то не знал, что это неправильно.

Это безупречная характеристика человека, которого невозможно удержать от наказуемых действий в будущем. Если кто-то не в себе настолько, что не понимает, что то или иное действие нанесет вред, его не удержишь приказанием: «Не вреди людям, или пеняй на себя!» Цель правила Макнотена — отказаться от наказания из мести — наказания, которое наносит вред виновному, но не способно остановить его или людей, подобных ему.

Защита на основании невменяемости печально известна дуэлями наемных психоаналитиков и изобретательными оправданиями в связи с тяжелым детством, после того как от практических тестов, проверяющих, работает ли когнитивная система, реагирующая на устрашение, защита обратилась к сомнительным поискам того, что можно было бы назвать причиной поведения. В 1954 году в деле Дарема[32] Базелон обратился к «науке психиатрии» и к «науке психологии», чтобы создать новую основу для защиты по невменяемости:

Правило, которым мы сейчас пользуемся, простое — обвиняемый не несет уголовной ответственности, если его противозаконные действия были результатом психического заболевания или умственного дефекта.

Если вы не думаете, что обычные поступки — следствие выбора «духа в машине», то очевидно, что все они — результат работы когнитивных и эмоциональных систем мозга. Криминальные действия довольно редки — если бы каждый на месте обвиняемого вел себя так же, как он, то закон, запрещающий подобные действия, утратил бы силу — так что действия злоумышленника — продукт мозга, который как-то отличается от нормального, и его можно толковать как «результат психического заболевания или умственного дефекта». Правило Дарема и подобные ему, разделяющие поведение на то, которое является продуктом мозга, и то, которое представляет собой что-то другое, угрожают превратить любой наш прогресс в понимании разума в размывание понятия ответственности.

Да, некоторые открытия в области разума и мозга действительно могут повлиять на наше отношение к ответственности — но они могут привести к расширению зоны ответственности, а не к сужению ее. Предположим, многих мужчин обуревают желания, способные повлечь за собой оскорбления и избиения женщин. Значит ли это, что наказания за подобные преступления необходимо смягчить, поскольку мужчины просто не могут от них удержаться? Или, наоборот, их нужно наказывать более сурово, так как это лучший способ противостоять сильному и широко распространенному желанию? Предположим, у жестокого психопата обнаружен дефект способности к сочувствию и поэтому ему труднее представить себе страдания жертв. Должны ли мы смягчить наказание из-за этого его недостатка? Или же мы должны сделать наказание более строгим, чтобы преподать ему урок на единственном языке, который он понимает?

Почему интуиция ведет людей в противоположных направлениях: и «если у него трудности с самоконтролем, наказание нужно смягчить», и «если у него трудности с самоконтролем, наказание нужно сделать более строгим»? Причина в парадоксе сдерживания. Предположим, некоторым достаточно пригрозить одним щелчком в нос, чтобы они перестали парковаться перед пожарным гидрантом. А другим, с дефектным геном, недоразвитым мозгом или плохим детством, требуется пригрозить 10 щелчками. Наказание за неправильную парковку девятью щелчками причинит ненужное страдание и не решит проблему: девяти щелчков более чем достаточно для того, чтобы удержать обычных людей, и менее, чем необходимо, чтобы удержать людей с отклонениями. Только наказание в 10 щелчков может снизить и количество щелчков, и количество неправильно припаркованных автомобилей: все будут напуганы, никто не будет блокировать пожарные гидранты, и никого не придется щелкать. Поэтому, как ни парадоксально, две крайние стратегии (жестокое наказание и отсутствие наказания) оправданны, а промежуточные — нет. Конечно, в реальности пороговые величины для разных людей не привязаны к двум значениям, а распределены по всей шкале вероятностей (один щелчок для одних людей, два — для других и т. д.), так что многие промежуточные стратегии будут обоснованны в зависимости от того, как соотносятся выигрыши от сдерживания правонарушителей и цена, в которую обходится обществу наказание.

Но даже если речь идет о тех, кто совершенно неукротим из-за повреждения лобных долей, генов психопатии или других гипотетических причин, мы не должны позволять адвокатам делать им послабления в ущерб нам. У нас уже есть механизм для тех, кто может навредить себе или другим, но не реагирует ни на кнут, ни на пряник уголовного законодательства: принудительная госпитализация в психиатрическое отделение. В этом случае мы обмениваем некоторые гарантии гражданских свобод на безопасность и защиту от потенциальных агрессоров. Во всех этих решениях науки о человеческой природе могут помочь оценить разброс величин, отражающих реакцию на меры сдерживания, однако они не смогут разрешить ценностный конфликт и сказать, что важнее — максимально снизить количество ненужных наказаний или предотвратить как можно больше преступлений19.

Я не утверждаю, что решил проблему свободы воли, я лишь хочу показать, что нам и не нужно решать ее для того, чтобы сохранить концепцию личной ответственности сейчас, когда мы все ближе подходим к пониманию причин поведения. И я не говорю, что устрашение — это единственный способ поощрить добродетель, я говорю только, что мы должны понимать его как лекарство, которое делает ответственность стоящей сохранения. Но более всего я надеюсь, что разоблачил две ошибки, из-за которых науки о природе человека вызывают необоснованный страх. Первая ошибка — что биологическое толкование размывает ответственность, а средовое — нет. Вторая ошибка — что объяснение причин поведения (как биологических, так и обусловленных влиянием среды) подрывают ответственность, а вера в свободную волю и душу — нет.

Последнее опасение, связанное с биологическим толкованием разума, — то, что оно может лишить нашу жизнь смысла и цели. Если мы всего лишь копировальные машины для генов, если наши радости и удовольствия — только биохимические процессы, которые однажды исчерпаются безвозвратно, если жизнь не была создана для высокого предназначения и благородной цели, зачем продолжать жить? Жизнь, которую мы ценим, будет пустой профанацией, потемкинской деревней с фасадом из целей и ценностей.