– Удивительно! Неужели даже намека на сердечную склонность? При такой внешности и ореоле загадочности? Неужели местные девушки совершенно лишены любопытства?

– Что вы! К нему обращено столько улыбок! Но он, похоже, не обращает на них ни малейшего внимания. Впрочем, нет! Ходят слухи, что он обратил благосклонный взор на малышку де Режий. Хотя я бы предпочла, чтобы слухи оказались досужими домыслами. Дело в том, что еще говорят, будто его отец Хуго, несмотря на значительную разницу в возрасте, имеет самые серьезные намерения относительно этой девушки.

– Соперничество между отцом и сыном? Такое не часто встретишь. А что думает об этом сама девушка?

– Не имею ни малейшего представления. Бедняжка в самом деле очаровательна, но застенчивее ее я никого не знаю. К тому же ее отец, старый брюзга, вряд ли предоставит ей право голоса. Но я надеюсь, что все это обыкновенные сплетни. У нас в горах бывает скучновато, так что любой намек на роман – лакомая приманка для сплетен.

Глаза План-Крепен по-прежнему туманились мечтательной пеленой, и госпожа де Соммьер задала последний вопрос, словно рыболов, насадивший на крючок самого жирного червяка.

– Значит, вы сомневаетесь в соперничестве между отцом и сыном?

– Нисколько! Эти двое давно ненавидят друг друга, но никто у нас не знает причины столь глубокой ненависти, а я признаюсь, что и знать не хочу. Если вы позволите, я хотела бы остановиться в деревне, у бакалейной лавочки. Наша кухарка сделала огромный заказ по случаю будущего праздника, но если его не выполнят, это грозит не просто бедой, а настоящей катастрофой.

– А почему ваша кухарка не делает заказы в Понтарлье? Понтарлье все же город.

– Одно другому не мешает. Онорина говорит, что все здешние лавочники участвуют в трехсотлетии нашего дома.

Коляска остановилась возле бакалейной лавки. План-Крепен, сидевшая неподвижно, как статуя, внезапно оживилась и спросила:

– Если вы не нуждаетесь в моей помощи, я попросила бы разрешения дойти до церкви, а потом вернулась домой пешком.

Разрешение ей было дано тем охотнее, что тетушка Амели просто мечтала вернуться в замок без своей компаньонки. И как только они приехали, она тут же отправилась на поиски Адальбера, собираясь поговорить с ним наедине.

Бог решил помочь маркизе, она нашла Адальбера на берегу озера. Он собирал плоские камешки, наслаждаясь игрой в "блинчики".

– Вы один? – осведомилась она, зорко оглядываясь вокруг, чтобы удостовериться в этом. – Почему?

– Я не справляюсь с двумя учеными мужами из Коллеж де Франс и Альдо, который занят вынюхиванием направления новых поисков. Мне нужна разрядке. А "блинчики" я обожаю с детства и считаю лучшим лекарством от нервного напряжения. Очень жаль, что вы не знакомы с этой игрой.

– Почему это не знакома? Вы забыли, что я выросла среди мальчишек?

Маркиза наклонилась, подняла два плоских камешка примерно одной величины и запустила один за другим. Адальбер изумленно посмотрел на нее, а потом захлопал в ладоши.

– Браво! Я насчитал семь "блинов" у первого камня и восемь у второго! Теперь мне есть с кем соревноваться!

– Очень рада составить вам компанию, но при условии, что сначала мы поговорим с глазу на глаз. Мне нужна ваша помощь, Адальбер.

– Как части достославной пары?

– Нет. Исключительно ваша. Речь о План-Крепен, и, к несчастью, я думаю, что все очень серьезно.

– Тогда пойдемте прогуляемся по парку. А то, боюсь, наша невинная забава привлечет и других любителей развлечься подобным образом.

Адальбер высыпал из пригоршни камешки, достал из кармана платок и протянул его тете Амели, чтобы она вытерла руки. Потом они чинно рядышком отправились прогулочным шагом по дорожке вдоль озера, и вскоре из окон дома их уже не было видно. Отыскав скамейку, Адальбер усадил на нее маркизу и взял ее за руку, заметив, что у той на глазах слезы.

– Скажите же, что вас так взволновало?

На следующее утро без двадцати семь Мари-Анжелин в темно-синем костюме, с голубым шарфом на голове, вошла в полутемную церковь. Только-только начинало светать. На алтаре горели две свечи, и ризничий расставлял утварь, необходимую аббату Тюрпену во время мессы. Мари-Анжелин подошла к нему и попросила ее исповедовать, добавив, что господин кюре дал на это разрешение. Они направились к исповедальне и скрылись в ней. Адальбер нашел самый темный угол и тихонько сел на скамью. Отсюда он мог спокойно наблюдать за происходящим, оставаясь невидимым.

В обычное время разве только побоями можно было заставить его встать с постели в такой ранний час и отправиться в церковь, но все, что доверила ему тетушка Амели, всерьез его обеспокоило. К беспокойству добавилась и капля ревности. Он успел привыкнуть, что План-Крепен питает к нему слабость, и мысль, что она переживает мучения великой романтической страсти, почему-то была ему неприятна. Причем до такой степени, что он вовсе не спешил сообщать о происходящем Альдо.

– Он сейчас с головой погрузился в старинные документы Водре-Шомара, и его невозможно оторвать от этого занятия, – высказал он свои соображения маркизе. – Мой учитель тоже пытается внести в его поиски свою лепту, приплетая туда друидов, что вряд ли что-то проясняет. Одним словом, я все скажу Морозини, когда он будет способен меня услышать. А пока хватит и нас двоих, вас и меня.

Расположившись за колонной, Адальбер спокойно слушал мессу и вдруг заметил за другой колонной, гораздо ближе к исповедальне, мужчину. Узнать его не составило Адальберу труда, хотя видел он его только на рисунке. По всей видимости, мужчина рассчитывал поговорить с Мари-Анжелин.

Адальбер бесшумно, как кошка, прокрался в другой угол церкви и занял пост рядом с исповедальней за занавесью. Здесь скорее всего он мог расслышать, о чем пойдет разговор, не вызвав никаких подозрений. В церкви сидели всего три или четыре пожилые женщины, так что эти двое могли говорить совершенно спокойно.

Служба закончилась. Мари-Анжелин в последний раз перекрестилась, повернулась и оказалась лицом к лицу с Хуго. Она вздрогнула, узнав его, но он тут же заговорил.

– Мне необходимо было увидеть вас и поговорить!

– Вы уверены, что необходимо? Не лучше ли просто сделать вид, что вы меня не знаете? Мы с вами, собственно, никогда не виделись... Официально, я имею в виду.

– Почему вы вернулись, когда я вам это запретил?

– С какой стати? Мы с вами даже не знакомы.

– Потому что ваша жизнь в опасности!

– Моя? – удивилась она с печальной усмешкой, от которой сердце невидимого наблюдателя невольно сжалось. – Не вижу для этого причин. Меня вместе с семьей пригласили на празднование трехсотлетия дома профессора Водре-Шомара, вот и все. Если кто-то на виду, то мои родственники, но уж никак не я.