Корабль легонько покачивался на ленивых волнах, отчего капитанская каюта попеременно наклонялась и столь же неумолимо возвращалась в нормальное положение. В распахнутые окна тянул свои щупальца белый, как молоко, туман. Скоро должен наступить полдень, но сейчас это было почти незаметно. Судно привычно скрипело, птицы где-то там, в стороне берега, заливались криками, матросы, как обычно, переругивались на палубе.

– Что, если нет? – повторил корсар.

– Ты разве не хочешь увериться в этом? – удивилась сушеная голова моргена, прибитая к стене. Уродливая морда со змеиными прорезями ноздрей и бородой, походящей на морские водоросли, выражала искреннее недоумение.

– Посмотрите, наш кормчий весь в сомнениях, – ехидно усмехнулась другая голова. Эта когда-то принадлежала женщине-мерроу. Белое мертвенное лицо морской жительницы можно было бы назвать красивым, если бы не истресканные и высохшие без воды белки глаз и не оскаленные в коварной усмешке острые зубы.

– Чего вы от меня хотите? – устало вздохнул рыжий капитан, задумчиво проводя длинным ногтем по ободу уха, перехваченному золотыми кольцами серег. – Если не знаете, что делать, оставьте меня в покое, мерзавцы! Мертвецы что-то нынче разболтались, когда их удел – молчать, покуда не спросят.

– Ну-ну, Джеральд, не злись. Зачем же ты так? – попыталась его успокоить чешуйчатая голова морского змея. Раздвоенный язык вывалился из пасти, а вертикальные зрачки впились в человека. – Мы все – твои трофеи, можно сказать, твои друзья, твоя собственность. Ты плохо обращаешься со своей собственностью: грубишь, вечно обзываешься… Ты плохой хозяин, Джеральд.

– Не слушай их, Риф. Я знаю, что тебе делать… – хрипло заговорила самая большая из всех висевших на стенах капитанской каюты голова. Она располагалась прямо над кроватью и была размером с небольшой бочонок. Глубокие морщины рисовали на широкой морде причудливый рисунок, брови, сходящиеся к крючковатому носу, были кустисты и зелены. Сухие губы походили на лягушачьи: широкие, пухлые и вывернутые. Один глаз у говорившего отсутствовал, второй же являл собой большой многогранный изумруд, давно окаменевший без воды. Помнится, за такой глаз Риф выручил столько денег, что однажды смог выкупить из плена своих ребят и починить корабль. Старый Глорбар, нефлем из рода морских троллей, говорил, как всегда, неторопливо и обстоятельно. Остальные собеседники навострили уши. – Ты проверь все, капитан. И поскорее… Парень доверился тебе, и неважно, что он – всего лишь жалкий солдатик на службе короля. Ты помнишь происшествие в Тразгаре всего пару недель назад? Кто снял тебя и твоих голодных сироток с крючьев Херрега и его лихих орков? Логнир Арвест, и не кто иной. Помоги ему… и о выгоде тоже не забывай.

Слова тролля, как обычно, имели смысл. Из всех, чьи головы висели на этих стенах, лишь он один не держал на капитана Рифа обиды за собственное убийство и всегда старался помочь советом. Сейчас же он в очередной раз оказался прав.

Страшная буря вынесла «Морского Змея» к архипелагу Кинжала и Кости, двум довольно крупным островам, плотно окруженным своими более мелкими, но не менее коварными и безжалостными к незваным гостям собратьями. Данный архипелаг слыл пристанищем самых отъявленных негодяев из всех, что бороздили просторы океана, и даже лихие корсары Северной Пристани[14]во многом считались тут просто образцом цивилизованности и кладезем моральных устоев. В том случае, конечно, если сравнивать их со здешней удалой, начисто лишенной каких-либо принципов, понятий и даже самых элементарных приличий, братией. Центром всего этого королевства разбоя и насилия считался вольный порт Тразгар – безраздельная вотчина морского вождя Херрега Лютого Ветра, кровожадного орка-душегуба и редкостного, даже среди закоренелых пиратов, подлеца. Поговаривали, что на его совести десятки потопленных судов, отправленных на дно морское вместе с командой. И далеко не все эти несчастные были торговцами. Остовы нескольких некогда гордых пиратских кораблей до сих пор торчат из воды, выброшенные на отмель неподалеку от Тразгара, – в назидание тем глупым кормчим, вождям или шейхам, кто вздумает ослушаться и пойти против Лютого Ветра, чья зловещая слава держит в страхе бо́льшую часть южного побережья. Вот и «Змей» Рифа угодил в переделку на острове Кинжала. И, как верно сказал нефлем Глорбар, только благодаря ловкости и хитрому разуму Логнира им удалось унести ноги. После чего они вновь попали в бурю, уже вторую за их плавание, подери Бансрот, и вновь лишились мачты. Это уже стало походить на некое глупое, назойливое проклятие, не устающее преследовать команду и корабль.

Джеральд Риф, кормчий «Морского Змея», кивнул собственным мыслям, сбросил ноги со стола и с хмурым видом склонился над разложенной на нем картой южных берегов. Карта выглядела очень старой, насквозь пропитавшейся солью, и была исчерчена множеством незнакомых надписей и пометок на старом языке Темной Империи. Края пергамента местами были ободраны, на выцветших от времени контурах островов и пунктирах торговых путей красовались засаленные пятна от чьих-то неряшливых пальцев и грубые следы, оставленные измерительными приборами. Остроносая черная стрелка розы ветров в правом верхнем углу почти стерлась, но пока еще указывала направление на север, к Сар-Итиаду. На востоке и юге распростерлось бескрайнее побережье…

– Ну? – нетерпеливо спросила излишне любознательная мерроу. – Что там? Что там?

Риф махнул рукой, мол, не отвлекай. Его взгляд застыл отнюдь не на опасных проливах близ островов, а уткнулся в самую сушу. Здесь рукой неизвестного картографа был изображен большой и величественный город, в былые времена купавшийся в несметном богатстве, могуществе и роскоши. Символическое изображение города было подписано: «Tiriahad».

Тириахад, «величайший из бриллиантов в короне сиенских правителей», как его еще называли в землях Империи. Судя по знакам на карте, от города отходили три крупных тракта, ныне, должно быть, заброшенных и заросших лесом, но когда-то здесь кипела жизнь, процветала торговля. Длинные вереницы караванов двигались сюда из самой Сиены, столицы всего Юга, разгружались, купцы сбывали все привезенное местным патрициям (согласно здешним законам торговать в пределах стен разрешалось лишь жителям города) и подсчитывали богатые барыши. После чего тут же брали новый товар и отплывали на запад, в Роуэн, снаряжали экспедиции в пустыню, на далекий и опасный восток, или же шли еще дальше на север, до самой Тирны, что ныне зовется Гортеном.

Это был перекресток торговых путей, о богатствах Тириахада ходили легенды, покуда не случилось нечто жуткое, уничтожившее саму память как о здешних несметных сокровищах, так и о самом городе. Что это было, Риф не знал, и рассказы Логнира о статуях не слишком-то пролили свет на эту загадку. А теперь, когда сотник бесследно сгинул в мертвом городе, стало уже некого спрашивать, так же как неизвестно было, где искать самого Арвеста и его людей. Единственная зацепка, что осталась у кормчего, – вот эта самая карта, старая и малопонятная. Все пространство вокруг мертвого города на ней было исчерчено разными, ни на что не похожими, символами и надписями на староимперском. «Porta-arum», – с трудом прочел капитан и, прикинув, что название места ничего ему не говорит, принялся почем зря осыпать витиеватыми ругательствами всех этих имперских горе-картографов, не удосужившихся надписать все так, чтобы честному корсару сразу было понятно.