Всадник злобно смотрел на меня сквозь прорезь шлема, глаза сверкают, как слюда. Я повесил молот, обнажил меч и молча ждал.

— Барон фон Геккерен, — провозгласил всадник громогласно, — победитель турнира в Лозанне, обвиняет так называемого сэра Ричарда в трусости и низком коварстве и вызывает его на смертный бой!

— Ого, — сказал я. — И в трусости, и в низком коварстве… Понятно, что такого гада только на смертный бой. Однако позвольте осведомиться, вы кем мне доводитесь? Что-то я не припомню никакого барона Геккерена… впрочем, что-то вертится, виноват… У вас нет приемного сына по имени Дантес?.. Впрочем, это неважно. Напомните, где наши дорожки пересеклись?

Всадник вскинул мощную длань и угрожающе потряс копьем над головой. Копье выглядит как мачта линейного крейсера, а рука толщиной с мое бедро.

— Вы грязно и подло оскорбили моего сюзерена, — объявил он с жаром, — графа де ля Ферта! А вот я, его вассал…

— Понятно, — прервал я. — Уже один придурок являлся с тем же самым, но ушел… битым. Если уцелеете, передайте графу, что больше я не буду лупить его лакеев, а приду прямо за его шкурой.

Всадник проревел оскорбленно:

— Меня никто не посылал! Я сам, это долг вассала…

Я прервал снова:

— Пусть граф позаботится, чтобы вассалы остыли. Иначе придется отвечать не вассалам, кто знает, сколько вас, а лично графу. И тогда я его вобью в землю по ноздри. И не выпущу. А теперь даю тебе возможность, храбрый рыцарь, вернуться обратно. И передать все графу.

Он прокричал звучно, похоже, вообще не умеет говорить ровным голосом:

— Нет, сражайся, трус!

Я вздохнул:

— Хорошо. Можешь с копьем, с мечом. Булавой или любым другим оружием. Начинай, а то мы торопимся.

Он наклонил голову, я думал, что сейчас пришпорит коня, однако он проревел в прорезь шлема:

— У тебя зачарованный меч!

— А ты против? — спросил я.

— Ты трус! — прокричал он бешено. — Ты трус, спрятавшийся за могуществом волшебного оружия!.. Это не ты силен, это твое оружие делает тебя непобедимым бойцом!

Я пошевелил мечом.

— Это волшебный меч?

— Да! — прокричал он во весь голос. — Ты не воин, ты не мужчина!.. Ты никогда не смог бы побить меня в честном бою!

Я оглянулся. Клотар, Альдер и Ревель слушают с непроницаемыми лицами, брат Кадфаэль сложил ладони ковшиком и молится.

— Вообще-то одного я уже побил и голыми руками, — напомнил я, — ты что, тоже хочешь на кулаках?

Он гордо выпрямился.

— На кулаках дерутся простолюдины, монахи бьются дубинами, а благородные рыцари выбирают копья и мечи!

— Копья у меня нет, — указал я. — Короче, ты утверждаешь, что, будь в моих руках простой меч, я бы тебя не побил?

— Да! — крикнул он. — Я сильнее всех!

Я снова покосился на окружавших нас мужчин. Рука Альдера уже легла на рукоять своего меча, словно собирается выдернуть и бросить мне рукоятью вперед. Я повернулся к барону фон Геккерену.

— Сильнее?.. Впрочем, вполне возможно. Я же не спорю, что бык или слон сильнее даже сильнейшего из рыцарей… Наверное, ждешь, что сейчас брошу на землю свой волшебный меч, отстегну пояс с молотом и сойдемся в рубке на простых мечах?

Он крикнул во весь голос, приподнимаясь и выпячивая грудь, как петух перед утренним «кукареку»:

— Да! Если ты не трус, конечно.

— Я не трус, — согласился я. — Но и не дурак.

Молот вылетел из моей ладони, как вырвавшийся на свободу воробей. Пара хлопков рукоятью по воздуху, страшный звон железа: барона выбросило из седла на десяток шагов, сплющило грудь так, что передняя и задняя пластины панциря соприкоснулись.

Я поймал летящий обратно молот и, не глядя, повесил на пояс.

— Поехали, — распорядился я. — Если будем останавливаться для каждого поединка и показывать чудеса владения холодным оружием, то никогда в этом драчливом мире не доедем до места. К тому же здесь баб нет, чтоб восторгались и бросали в воздух чепчики. Или хотя бы связанной красотки, что будет смотреть на схватку выпученными глазами и мычать завязанным ртом.

Альдер наклонился к расплесканному трупу, сорвал с груди амулет и подал мне.

— Это его родовой знак. Можете отдать при желании его родне.

Ревель сказал с сожалением:

— Но граф де ля Ферт так и не узнает…

Клотар неожиданно расхохотался громко и раскатисто. Я никогда еще не видел, чтобы он смеялся вот так освобожденно, без привычной угрюмой зажатости.

— Узнает! Мы расскажем всем встречным. Граф сам будет бегать по вассалам и уговаривать, чтобы ради всего святого не становились вам поперек дороги.

Пес с рычанием бросался в кусты, я строго прикрикнул, хватит дурью маяться, пора заканчивать одно неприятное дело. Навстречу задул свежий взбадривающий ветерок, на песке ясно и четко отпечатываются следы трех коней. Я уже и без Клотара видел, какой конь принадлежит Груберу, какой одному из его банды, а на каком скачет леди Женевьева.

Зайчик идет ровным скоком, пес бежит рядом и посматривает на меня с обидой, разок даже гавкнул, я наклонился и на скаку провел рукой по его спине.

— Все хорошо, Бобик, я тебя люблю… Вот закончим одну ерунду, вот тогда и поваляем дурака…

Клотар, несмотря на мои предостережения, вырвался далеко вперед, рассматривал следы. Дождался нас, вид не просто обескураженный, а растерянный, впервые вижу его виноватым.

— Ложный след, — сказал он потрясенно. — Как это я не заметил сразу?.. Пес же недаром хотел, чтобы мы свернули! К Груберу, выходит, присоединился колдун. Теперь они втроем: Грубер, колдун и леди Женевьева.

Альдер спросил с тревогой в голосе:

— Леди Женевьева точно с ними?

Клотар огрызнулся:

— Я что, не могу отличить копыта коня Грубера, что оставляют отпечатки размером с тарелки, от крохотных следов ее лошадки?.. Они почти не оставляют оттисков, сразу видно, что в седле ребенок или женщина без всяких железных доспехов, мечей, булав… Но моя оплошность в том, что колдун сумел пустить в прежнем направлении фантомов, а сами тайком свернули. Я поздно разобрал, что следы идут слишком уж ровно, все-таки кони выбирают дорогу, а здесь прямо через кусты, ямы и кочки… Думаю, они ушли в сторону всего две-три мили тому. Там удобное песчаное место, следы видно отчетливо, вот мы и помчались, а они свои тихонько замели ветками… Или ветер пустил, чтобы все скрыть…

Он не смотрел мне в глаза, вообще непривычно его видеть не в своей тарелке, мне тоже неловко что-то сказать, у нас с Клотаром особые отношения, как говорят в таких случаях, оба предельно вежливы, как всякие смертельные враги. Разрядил обстановку Альдер, он хлопнул себя по колену и разразился громкой бранью. Но потом сказал трезво: