Уехали они не в тринадцать часов, как это значится в книге регистрации гостей, а в час ночи, сразу после событий. Опера из МУРа доподлинно установили, что, приняв заказ, эти трое убыли на четвертый этаж гостиницы, где почти до трусов обыграли питерских «катал». Потом уехали, как принято в их среде, не попрощавшись. Пиво и креветки остались в номере не тронутыми, и об этом знала только Майя, которой сообщил об этом Яресько. Для чего Яресько это сообщал, никому объяснять не нужно. Пустой, заранее проплаченный номер 308, полный стол деликатесов, несмятая кровать…

Единственное, что смущало, была цепь. Но всякое событие имеет свое объяснение. Никто не свят. Грешил помалу и государственный чиновник Резун. Кто-то тратит баснословные суммы на блесны, воблеры и катушки для спиннингов. Кто-то собирает марки, кто-то профессионально увлекается алкоголизмом. Константин Игоревич Резун имел слабость к азартным играм. И только это объясняло наличие на его перерезанной шее цепи из золота девятьсот девяносто девятой пробы. По-видимому, Константин Игоревич перед тем, как цыгане до трусов раздели питерских, раздел до трусов их. «Гастролеры» в турне, как правило, большие суммы не прихватывают, разживаются ими по дороге, а потому проиграли небольшую сумму и золотую цепь. Эта же цепь явилась и подтверждением информации, полученной оперативниками МУРа. Проигравшись, цыгане двинулись латать дыры в бюджете, а залатав, поспешили исчезнуть из гостиницы, даже не перекусив.

Последнее подвигло главного администратора к очередному штурму неприступной крепости. Собственно, ради этого Павел Маркович и остался на ночь. Но администратор не понимал, что этим предложением он Майю не завлекает, а, наоборот, не оставляет себе шансов. Она отказывает, обозленный Яресько уходит к себе, а номер 308 превращается в штаб-квартиру преступной организации, именуемой союзом «Занкиев – Майя», интересующейся только деньгами, и ничем более.

И вот, выбрав момент, Майя заходит в номер к Резуну. Поводов к тому может быть множество, однако, как бы они ни выглядели, становится ясно, что зашла Майя не зря, а зайдя, старалась вовсю.

Судебно-медицинская экспертиза установила, что Резун сначала умер, а потом разделся. Такое обычно бывает, когда хотят выставить лицо в неприглядном свете. Можно было предположить, что Майя исполняла танец живота, играла глазами – глядя на Майю, вполне веришь этому. Однако это было лишним, и вот почему.

В желудке Резуна было обнаружено пиво и креветочная масса. Несдержанность губернатора к деликатесам, вероятно, и предопределила его дальнейшую судьбу. Принятое на ночь пиво после перелета и целого дня забот усыпило его и завалило могучее тело на кровать.

Майи в номере в этот момент не было, потому как пить портер ей было нельзя, и самым лучшим способом опоить Резуна было выставить креветки (подарком от гостиницы), а самой удалиться по служебной надобности.

Когда Майя вернулась, Резун был недвижим. И ей, как тогда, в Бабушкине, осталось лишь довести дело до конца. На этот раз рука ее не дрожала, потому как на кону стояла чудовищная, по ее меркам, сумма. И девушка сделала все так, как велел Занкиев, понимающий толк в перерезании глоток. Развалив горло губернатора, она накрыла его одеялом, а потом, наверное, сама долго удивлялась, как порою медленно умирает человек и как быстро порою зарабатываются крупные суммы денег.

Майя забирает из кейса убитого ею губернатора документы, как велел Занкиев, и уходит.

Но это не вся история. Любой, кто прибудет в гостиницу от прокуратуры, первым делом начнет выяснять, кто в номер Резуна заходил, с какой целью, и круг подозреваемых уместится на одной пятерне следователя.

Риск в подобном деле недопустим, говорил Майе Занкиев.

И Майя понимает, что ей нужно алиби. То есть доказательство того, что она в момент смерти Резуна находилась в другом месте. Кто это алиби может подтвердить? Не тот, говорил ей Занкиев, кто тебе предан, а, наоборот, кто сможет продать тебя при первом удобном случае. Обмануть человека, который подтвердит твое алиби, – вот главное искусство злодея, говорил Занкиев, понимающий толк в этом деле…

«Филипп, – сказала Майя, лукаво теребя телефонный шнур, – меня съедает тоска». – «Нет проблем, – ответил ей Колмацкий, только что снявший брюки, но после звонка снова их надевший, – я сейчас буду». – «И я буду», – подтвердила Майя и приготовилась к встрече.

Пустовал триста четвертый номер, из которого должна была этой ночью выехать крашеная блондинка лет тридцати пяти на вид. Об оставлении номера было известно заранее, и это дало возможность Майе приготовить идентичный парик.

Следователь Кряжин не поленился спросить о таком в магазине напротив гостиницы, и там сообщили, что такой был продан в восемь часов вечера двадцать третьего сентября. Продавщицы постоянно записывают в свои общие тетрадки проданный товар – для отчета хозяину.

Крашеная блондинка – на тот случай, если не пройдет номер с «кавказцами». Это Майе, наверное, тоже подсказал Занкиев, очень хорошо понимающий разницу между кавказцами и цыганами. Подставить незнакомку нетрудно – в ее номер будет унесен весь мусор из триста семнадцатого номера.

Заказав в триста четвертый номер пиво и рыбу – свое любимое блюдо, Майя назвала прислуге время по телефону – двенадцать часов. И даже пригрозила, что выпотрошит прислугу, если та опоздает хотя бы на минуту.

Где-то в половине двенадцатого Майя отправляет Колмацкого в душ, а сама отправляется к Резуну. Тот уже готов к смерти, и Майя делает все быстро и умело.

Во второй раз уже почти стерильный коридорный направляется в ванную без пяти минут двенадцать. В это же время Майя быстро проходит коридор…

И в этот момент ее замечает Маша Райс, молоденькая горничная, которой выпал случай прислуживать вздорной бабе из триста четвертого номера, заказавшей кету.

Когда-то Майя призналась, что ходила ночью в другой номер, чтобы взять бутылку нарзана. И даже назвала номер – триста девятнадцатый. Взяла минеральную и вернулась в номер. А вот Маша рассказала, и ей совершенно незачем было лгать, как Майя уходила в сторону увеличения номеров, что-то пряча у себя на груди. Увеличения, а не уменьшения! Если учесть, что роман с Колмацким происходил в триста втором номере, то уходить с прижатой к груди бутылкой нарзана она могла только из триста девятнадцатого номера, а это значит, что должна была двигаться в сторону уменьшения номеров, а не увеличения!

Майя прятала у себя на груди вовсе не бутылку нарзана. И торопилась не к Колмацкому.

Итак, пока Маша прячется за выступом в стене, Майя проходит в номер, накидывает на коротенькое платье горничной халат, надевает парик и укладывается спиной к входу читать книгу. Она хорошо знает порядки в гостинице, а потому оставляет на столике купюру для прислуги. Поворачиваться к Маше лицом нельзя, но… Но женщина в парике так хорошо знает порядок приема чаевых, что, даже не видя эмоций горничной, щелкает пальцами – «возьми!».

Быть может, эта женщина часто бывает в гостиницах, а потому знает и порядки. А может быть, эта женщина знает порядки так хорошо потому, что… сама горничная?