И единственное, что как-то отравляло Ирине существование, был все тот же проклятый токсикоз. Она мучилась с ним всегда, при каждой беременности, и в этот раз он был сильнее предыдущих. Если даже ее не рвало напрямую, что случалось, как правило, больше с утра, то тошнило и мутило постоянно и почти от всего – от запахов, от вида какой-то еды, даже от шума. Единственно, когда она чувствовала себя почти человеком, было, как ни странно, за рулем машины и во время прогулок по улице. Поэтому она старалась по возможности почаще выходить из дому и проводить время в этих авто– и пеших прогулках. Во время них у Ирины даже получалось иногда купить на улице какую-нибудь еду и съесть ее без печальных последствий. Или – если день был удачный – сделать то же самое не на ходу, а в каком-нибудь симпатичном кафе. В крайнем случае там всегда можно было успеть добежать до туалета.

Как-то в конце ноября, гуляя вот так в районе арбатских переулков, она забрела погреться в маленький антикварный магазинчик, которых в округе было натыкано во множестве. Ассортимент в них во всех, как правило, всегда примерно одинаков – десяток-другой картин в отделанных золотом рамах под старину, парочка причудливых кресел, пяток расписных ваз и стеклянный прилавок с выложенными на бархатной подложке старинными и не очень блестщими драгоценностями. Цены на все просто зверские, а шансов найти что-нибудь мало-мальски интересное практически нет, потому что, если оно и появилось здесь когда-то случайно, то двадцать раз уже было раскуплено шатающимися по Арбату праздными иностранцами.

Согревшись, Ирина совсем собралась уже было уходить, как вдруг ее внимание привлекла лежащая на прилавочке одна из брошек. Почему-то она показалась Ирине смутно знакомой, хотя, хоть тресни, она не могла бы вспомнить, где и когда могла видеть нечто подобное. Ирина попросила у продавщицы показать эту штучку поближе, и сонная девушка неспешно отомкнула прилавок, выудила брошь, положила на плоскую плюшевую подушечку и протянула ей.

Брошь, изображающая ветку яблони, была явно старинной, тонкой и хитрой работы. На тонкой золотой, причудливо изогнутой ветке, среди зеленых эмалевых листьев распускался выложенный бриллиантами цветок, а немного подальше висело собственно яблоко – крупный, почти с ноготь, камень желтого цвета. Все это было действительно очень красивым, и, очевидно, безумно дорогим – один только камень такого размера должен был бы стоить целое состояние, а еще ведь и работа, и старина... О том, чтобы купить нечто подобное, нечего было и мечтать, не говоря уже о полной неприменимости этой вещи в домашнем хозяйстве, но Ирина, скорее из вежливости, чем ради любопытства, все же задала девушке за прилавком сакраментальный вопрос.

Девушка вытащила откуда-то из ящика потрепанную тетрадочку, слегка покопалась в ней и назвала цену. В пересчете по курсу это было примерно долларов триста, что было совершенно нереально. Ирина переспросила. Девушка подтвердила названное число. Ирина, не понимая, кто сошел с ума, спросила, сколько это тогда будет в долларах. Девушка достала калькулятор, потыкала в него и сообщила:

– Двести девяносто шесть.

– А почему же так дешево? – Вырвалось у Ирины.

– Так она же не настоящая, – равнодушно сообщила ей девушка.

Ирина снова взяла брошку, повертела в руках. С обратной стороны, которая была обработана и заделана ничуть не хуже лицевой, на основном стебельке четко виднелась печатка пробы.

– А вот же – проба, – показала она девушке.

– Да, – согласилась та. – Проба, конечно, стоит. Это золото, тут все честно. А вот камни не настоящие – стразы. Но вы не думайте, – заговорила она более оживленно, наверное, почувствовав в Ирине потенциального покупателя. – Работа прекрасная, конец девятнадцатого века, антикварная вещь. Вы наденете – никто и не отличит от натуральной. А так даже и удобней, что не бриллианты, можно носить и не бояться, случись чего. Так будете брать?

И Ирина, толком даже не понимая, зачем ей это нужно, решила брошку купить. В самом деле – деньги почти смешные, от настоящей действительно не отличается. Она ведь и сама купилась, даже держа в руках, а уж если на себе... В конце концов, пусть будет, решила она, протягивая продавщице кредитку.

В тот же день, немного позже, она зашла в гости к Илье. Они договорились еще вчера, что, если она будет себя чувствовать сносно, то не будет питаться в общепите, а догуляет до него, и он попытается напоить ее чаем и чем-нибудь накормить. Илья вообще трясся над ней не хуже мужа, звонил каждый день, пытался всячески развлекать в меру ее состояния и вообще отрабатывал звание будущего крестного на двести процентов.

За чаем она вспомнила про свою покупку и тут же, решив похвастаться, выудила брошку из сумки и продемонстрировала Илье.

– Смотри, какую прелесть нашла! И угадай, сколько стоит?

Реакция Ильи ее потрясла. Тот, не отрывая глаз от брошки, лежащей у нее на ладони, буквально побледнел и отшатнулся.

– Где ты это взяла?!

– Купила, в комиссионке на Арбате, – удивленно ответила Ирина. – Илюш, да что с тобой?

Илья недоверчиво взял брошь из ее руки, поднес к свету и начал внимательно изучать. Он крутил ее так и эдак несколько минут, потом достал откуда-то лупу, посмотрел сквозь нее и наконец, со вздохом облегчения, вернулся к Ирине и положил брошь на столик перед ней.

– Действительно, – сказал он почти извиняющимся тоном. – Потрясающее сходство. Где, ты говоришь, ты ее нашла?

– На Арбате, – повторила Ирина. – В антикварном. Маленький такой, на углу. Илюш, да в чем дело-то?

Князь посмотрел на нее, как на младенца.

– А ты что, на самом деле сама не понимаешь?

– Нет, – искренне ответила Ирина.

Илья протянул ей руку, поднял из кресла, в котором она сидела, подвел к портрету Панаи, висевшему тут же на стене – тому самому портрету, рядом с которым и началось их знакомство, и указал на него рукой.

– Смотри!

Ирина вгляделась в портрет – и охнула. У Панаи на груди, ясно различимая на фоне темного платья, была приколота точь-в-точь эта же самая брошь – золотая яблоневая ветка с эмалевыми листьями, бриллиантовый цветок и крупный желтый камень-яблоко.

– Это надо же, – потрясенно выдохнула она. – То-то мне и показалось, что я ее где-то видела, только не могла вспомнить, где. Я ее и посмотреть-то из-за этого взяла, а уж потом, когда мне сказали, сколько стоит...

– Кстати, а сколько, если не секрет, – осведомился Илья.

– Двести девяносто шесть долларов, – гордо ответила Ирина. – Это стразы, подделка. А так ведь в жизни не скажешь, правда, Илюш?

– Не скажешь, – согласился с ней князь. – Я вообще, когда увидел, дар речи потерял. Просто не мог поверить...

– Слушай, – осенило вдруг Ирину, – а та, с портрета, настоящая брошь – сохранилась? Не погибла во время революции?

– Как раз она только практически и сохранилась. Ее пожаловала Панае государыня, когда они вернулись в Россию и их брак был признан при дворе. Паная не только уберегла ее и вывезла на себе, она и после, всю жизнь, с ней не расставалась. Вот ведь и на портрете она изображена с этой брошью.