– Живо за пехотинцами! – прокричал лейтенант Холдерби мичману.

Мгновение спустя в лейтенанта попало ядро, и его внутренности забрызгали деревянную решетку люка, на котором лежали тридцатидвухфунтовые ядра. Мичман замер. Пламя подбиралось к его ногам, но один из канониров забросал огонь песком, а другой плеснул на пламя водой. Еще один канонир корчился на полу, плюя кровью. Женщина бранила французов, находящихся от нее на расстоянии сабельного замаха. При отскоке у одной из пушек лопнула веревка, и орудие придавило двух канониров. Их вопли потонули во мраке. Торсы канониров блестели от пота, смывавшего пороховую копоть и кровь. Удушливый дым, изрыгаемый «Ревенаном», заставлял их задыхаться и кашлять.

Мичман вскарабкался на открытую палубу. Посередине громоздились разбитые снасти. В дыму мичман потерял направление и вместо шканцев взобрался на бак. В ушах у него стоял грохот, в горле пересохло. Прямо перед собой он заметил офицера в красном мундире.

– Вы нужны внизу, сэр, – прохрипел юный мичман.

– Что?! – прокричал Шарп.

– Пехотинцы нужны внизу, сэр. Французы атакуют через порты. На нижней палубе, сэр. – Мушкетная пуля врезалась в палубу под ногами мичмана, другая срикошетила от корабельного колокола.

– Пехотинцы! – заорал Шарп. – Пики! Мушкеты! За мной!

И он повел десятерых пехотинцев вниз. Шарп перешагнул через тело мертвого подносчика ядер – на теле мальчишки не было видно ни крови, ни ран – и устремился в адское пекло нижней палубы. Стреляла только половина орудий. Французы просовывали в открытые порты пики и абордажные сабли, мешая канонирам управляться с пушками. Шарп разрядил мушкет в щель порта и успел увидеть залитое кровью лицо врага, затем подбежал к другому порту и прикладом мушкета ударил француза по руке.

– Симмонс! – проорал он.

Симмонс предстал перед ним, выпучив от ужаса глаза.

– Быстро в оружейную за гранатами! – прокричал Шарп.

Симмонс, радуясь, что ненадолго оставит это адское место, устремился вниз за гранатами. Три тяжелых орудия «Пуссели» одновременно дали залп, звук почти оглушил Шарпа. Он обходил порты, орудуя саблей. Внезапно раздался оглушающий треск. Казалось, он будет длиться целую вечность. Шарп решил, что обрушилась мачта. Вот только знать бы чья. В щели порта напротив французский канонир забивал снаряд в ствол. Шарп подался вперед и проткнул руку врага саблей. Француз отпрянул, а Шарп отступил назад, успев заметить, что канонир держал пальник у самого запального отверстия. Шарп отметил про себя, что французы не пользуются кремневыми замками, и подивился собственным праздным мыслям, но тут пушка выстрелила, и прибойник, оставшийся в стволе, разорвало на части. Мичман стрелял из мушкета в открытые порты французов. Вспыхнула искра кремневого замка, и нижнюю палубу «Пуссели» заполнил грохот тяжелых орудий. Некоторые из канониров в горячке боя потеряли шарфы, которыми обвязывали голову, и теперь их уши кровоточили.

Вернулся Симмонс с гранатами. Шарп достал пальник из бочки с водой, поджег шнур фитиля и подождал, пока капризная волна поднимет корпус французского линкора. Шнур шипел. И вот в щели порта показался желтый бок «Ревенана», борта со скрежетом сошлись, и Щарп швырнул гранату в щель. Он почти не услышал взрыва, зато увидел, как пламя озарило нижнюю палубу неприятельского линкора. Оставив Симмонса разбираться с гранатами, Шарп, переступая через мертвые тела и стараясь не мешать канонирам, прошел вдоль палубы, проверяя открытые порты. Снаряд попал в большой кабестан в центре палубы, на который наматывали якорный канат. Кровь сочилась сквозь щели сверху. Пушка, заряженная крупной картечью, дала залп и отскочила назад – со стороны «Ревенана» раздались вопли.

Затем сквозь звон в ушах Шарп услыхал еще один крик. Он доносился сверху, с открытой палубы, которая стала такой скользкой от крови, что не спасал даже песок.

– Они атакуют! Отбросить их назад!

– Пехотинцы! – взревел Шарп, хотя никто из его маленького отряда не расслышал крика в грохоте пушек.

Тогда Шарп решил, что, если пехотинцы увидят, как он карабкается наверх, то последуют за ним. Он уже слышал над головой звон стали. Времени на размышления больше не было, пришло время рукопашной. Услыхав грохот карронады, лорд Уильям нахмурился. Затем орудия левого борта «Пуссели» дали оглушительный бортовой залп.

– Полагаю, мы все еще в бою, – поморщился его светлость, опустив пистолет, затем неожиданно рассмеялся. – Право, чтобы увидеть это выражение на вашем лице, стоило взять вас на мушку. Хотелось бы мне знать, страх или угрызения совести повергли вас в такое отчаяние? – Его светлость ждал. – Ну же, я желаю слышать ответ.

– Страх, – выдавила леди Грейс.

– Жаль, а мне так хотелось верить, что вы способны на более возвышенные чувства. Выходит, я ошибался?

Его светлость помедлил. Грохот приблизился, когда в дело вступили орудия, стоящие ближе к корме.

– Если бы вам были ведомы хоть какие-нибудь чувства, вы сражались бы сейчас вместе со всеми наверху!

Казалось, замечание жены позабавило лорда Уильяма.

– Странное мнение вы составили о моих талантах, дорогая. Чейз справится и без меня. Мой удел – хитроумные дипломатические интриги и, смею надеяться, государственное управление. Тот отчет, который я сейчас составляю, во многом определит будущее Индии. Уверен, уже в этом году мне предложат министерский портфель. Да не пройдет и пяти лет, как я стану премьерминистром! Рисковать таким будущим, подставляясь под пули вместе с кучкой глупцов, которые верят, будто игры в морские сражения изменят мир? – Его светлость пожал плечами и поднял глаза к потолку. – Когда бой закончится, уверяю вас, я в полной мере проявлю свои таланты, а пока не вижу смысла подвергать опасности свою жизнь. Пусть сегодня Нельсон торжествует победу, скоро я поставлю его на место, и, уверяю вас, никакие глупые адюльтеры не опорочат моей репутации. Вам известно о его связи?

– О ней судачит вся Англия.

– Да что там, вся Европа, – поправил жену лорд Уильям. – Этому человеку неведомы благоразумие и осторожность, впрочем, как и вам, дорогая. – Неожиданно пальба стихла. Лорд Уильям поднял глаза к потолку, ожидая продолжения, но пушки «Пуссели» молчали. За кормой бурлила вода. Снова заработали корабельные помпы. – Если бы вы проявили хоть каплю благоразумия, я не стал бы возражать. Уверяю вас, никому не понравится прослыть рогоносцем, но любовник, принадлежащий к нашему кругу, – это вовсе не то же самое, что лакей! Вы, верно, обезумели, моя дорогая? Это было бы лучшим объяснением, но вы отнюдь не безумны, а значит, ваше поведение порочит меня. Вы совокуплялись с этим животным, этим неотесанным негодяем, который к тому же вас обрюхатил! Вы мне отвратительны! – Лорд Уильям вздрогнул. – И все на корабле знали о ваших шашнях! Они думали, что я слеп, они глумились надо мной, а вы вели себя, словно дешевая шлюха!

Леди Грейс не отвечала. Она не сводила глаз с фонаря – пламя, угасая, чадило. Глаза ее светлости покраснели от слез; Грейс была раздавлена и уже не сопротивлялась.