Россия — не Запад, и не альтернативный. Россия — это Россия, и только Россия. Запада может и не быть, а Россия будет, — вот что нужно помнить всем и всегда.

Несмотря на попытки «февралистов» и свердловых-троцких, совместные усилия международных финансовых олигархов и международных революционных мафий (Бродвей-120) вогнать ее в свои проекты как Альтер-эго Запада, самобытность нашей цивилизации не исчезла, не иссякла.

Нам нужен не самоповтор «красного проекта», а новое открытие собственной цивилизации как исторического синтеза, выстраивания преемственности с тысячелетней Россией. Не только со сталинской, но и с николаевской, с Россией Бородина 1812 года, с Россией Полтавы 1709 года, и с Московской Русью.

В такой оптике Николай II и Сталин не только совместимы, они представляют собой два лика России, восстановление, несмотря на революционный разрыв, социальной ткани Отечества. Их союз в надысторическом измерении есть не смешение ценностей, а утверждение, что России — быть. Быть, несмотря ни на что!

С 2005 года мы отмечаем день 4 ноября, дату свержения 400 лет назад колониального режима «семибоярщины», за которым последовало восстановление легитимной власти русских царей.

В то же время для значительного числа сограждан 7 ноября, день взятия власти в Петрограде большевиками, остается историческим символом, от которого они не хотят отказываться. И через пять лет это символическое событие ждет вековой юбилей.

На большой высоте метафизической России раскол на красных и белых оказывается фикцией. Одну из важнейших своих задач Изборский клуб видит в том, чтобы дать формулу преодоления идеологических распрей между патриотами. Только примирившись между собой, государственники разных оттенков станут мощной политической силой.

Два этих праздника в угоду политической конъюнктуре выдаются мэйнстримными СМИ за полюса конфронтации, за признаки раскола общества. Для кого-то из партии власти новый праздник (хотя он не новый — это «Казанская», всегда отмечавшаяся православным народом) действительно стал поводом глумливо намекнуть на замену и упразднение «главного советского праздника». А вместе с ним — на замену одной части расколотого сознания, «красного» патриотизма, другой его частью: антисоветизмом. Между тем, нет никакой связи между антисоветизмом и победой над Смутой. Совсем наоборот — отрицание целого периода истории и есть признак Смуты.

«Красный» патриотизм же — сложное явление. И если рассматривать 7 ноября как символ всего советского строя, вместе с победами и прорывами космического масштаба — то, конечно же, 4 ноября его никак не исключает, а, напротив, включает в себя. Ведь 4 ноября прежде всего — праздник восстановления национального суверенитета. Значит, когда мы были суверенны и сильны духом, мы ходили под «Казанской». Даже если при этом проводили парады и демонстрации в честь 7 ноября.

Попытки вырвать из нашей истории те или иные периоды как скверные, проклятые — похожи на поведение психопатической личности. Психопат не может ужиться со своим внутренним опытом, отказывается от травмы, полученной в детстве, либо от ошибок юности, либо от недавнего прошлого, которое «вытесняется». Вместе с травмами он выбрасывает, выталкивает целые эпохи собственного «Я» с их нереализованным счастьем.

По Достоевскому, прекрасные, святые воспоминания спасительны для человеческой души, ткут ткань личности. Подлинно свободная личность не может строить свою жизнь на отказе от предшествующих ступеней развития себя и своего рода. Строки истории не смываются и не вымарываются даже и тогда, когда речь идет о страшных трагедиях, в том числе потому, что и о беде надо помнить, знать ее в лицо. Но в нашей истории есть такие течения самоотрицания, которые рано или поздно оформлялись не просто в общественные движения нигилистов, а в целые «исторические антимиры», угрожавшие самому существованию России. Эпохи, когда это происходило, мы и называем «Смутными временами».

О них нужно знать по возможности все и помнить всегда.

Разгадка раны «раскола» среди патриотов, которую бередят наши противники, не в том, что красное в 1991–1993 годах поменяли на белое. Разгадка в том, что третья Смута, начатая при Горбачеве, еще не исчерпала себя. Она продолжает вспыхивать в финансово-экономических дебатах, в межклановых дрязгах, во взаимных наскоках электронных медиа.

Поскольку власть свой окончательный выбор в пользу тысячелетней России и национального большинства так и не сделала, Смута тлеет внутри режима и грозит масштабным саботажем, который может вылиться в подрывные акции, бунты и грабежи.

Дежурные критики власти увидели новые шансы на возрождение Смуты 90-х в белоленточном протесте. Главная проблема «новой оппозиции» — неспособность найти зацепки, которыми она могла бы вовлечь в свое русло патриотов-государственников, разуверившихся в возможности смены либерального курса. Заход с двух флангов: лево-радикального и этнонационалистического — дает слабый результат. Оппозиция, по существу, воспринимается как подготовка нового витка гайдаро-чубайсовского разложения страны. Во что бы ни рядились оппозиционеры, в левое или в национальное — анархический нигилизм и русофобский душок показываются наружу.

Те же самые критики власти — и одновременно Церкви — увидели новую манифестацию Смуты и в «деконструкционистской» контркультуре, с ее непристойной антиэстетикой, демонстративно оскорбительной антиэтикой, выбором для акций символических мест исторических трагедий (размыванием памяти). Кумиры деконструкционистов — Малевич, предлагавший похоронить все памятники национальной культуры; британский певец Хегарти, «отказавшийся от данного Богом пола»; египетская феминистка Асма Махфуз, подстрекавшая мусульман к самосожжению.

Есть ли всему этому определение? Огюстен Кашен определял «людей, которым отвратительны все корни нации, — вера, дворянская честь, верность королю, гордость своей историей, привязанность к обычаям своей провинции, своего сословия, гильдии», как малый народ среди большого народа, или как антинарод. Лев Гумилев использовал термин «антисистема», который в нашем случае можно определить как особую нигилистическую субкультуру, отрицающую реальный народ, реальную традицию во имя абстрактных целей. Антисистемы хотят начать историю сызнова, «с нуля», презирая все, что было до них.

Во все три Смутных времени на Руси мы видим, как разворачивались на пространствах нашей родины, увлекая в свои ряды множество наивных последователей, антисистемные армии. Их действие было похоже на действие паразита, который медленно «переваривает» хозяина изнутри.

Последнее Смутное время, начавшись в 80-е годы с горбачевско-яковлевской «оттепели», сразу же дало антисистеме богатую пищу. В эпоху шизогонии власти, в разгар Смуты, при Ельцине, антисистема расцвела. Реализовалась давняя мечта всех самозванцев и русофобов — им удалось институционализировать Смуту, превратить ее в псевдогосударство «малого народа», паразитирующее на большом народе и старом, советском наследии. Однако цикл жизни Смутного времени ограничен — и поэтому столь болезненно реагируют они на путинскую политическую модель 2012 года, в которой появляется все больше признаков конца их, казалось бы, уже одолевшей страну, антисистемы.