Количество стражников возле ворот заставило Ганнона напрячься. Никто из других путешественников не был склонен к разговорам, что вполне его устраивало. Когда очередь дошла до него, он постарался изобразить свой лучший греческий акцент и сообщил, что работает на купца, который недавно высадился в ближайшем порту. Похлопав по седельным сумкам, Ганнон сказал, что везет письма клиентам своего хозяина. Стражник некоторое время на него смотрел, а потом его взгляд обратился к лошади. Ганнон начал потеть. Его седельные сумки были пусты; более того, под потником он спрятал короткий меч. Наконец стражник махнул рукой и посоветовал место, где путник мог оставить лошадь.

Ганнон решил воспользоваться советом и вскоре снял комнату на постоялом дворе, который назывался «Сноп пшеницы», а лошадь оставил в конюшне. Спрятав клинок под матрасом в комнате, юноша отправился на разведку. Он так долго не бывал в людных местах, что толпы городского люда его смутили. Узкие немощеные улицы были забиты народом. Все двигались со скоростью улитки. Капую заполнили беженцы с соседних ферм, что оказало существенное влияние на жизнь города. В лавках оказалось гораздо меньше товаров, чем он ожидал. Цены на хлеб и фрукты производили ошеломляющее впечатление. На одном из перекрестков прорвало канализацию, и жидкое дерьмо заливало улицу. Все вокруг окутывал кошмарный запах, в небольших переулках скопились горы мусора. Повсюду сновали нищие с протянутыми руками и дети с голодными заморенными лицами, пытавшиеся украсть хоть что-нибудь с лотков с едой. Повсюду царила такая толчея, что продавцам оставалось лишь посылать проклятия вслед маленьким воришкам.

Теперь Ганнон понимал, что его решение отправиться в Капую было слишком поспешным. Поначалу он без особой цели бродил по городу, не зная, с чего начать. Думай, сказал он себе, думай. Купив свежий круглый плоский хлеб в пекарне, юноша устроился возле входа в храм и принялся за еду. Как же быть? Ганнон помнил, что друга Квинта звали Гай. Но вот его родовое имя он забыл.

Расстроенный Ганнон снова принялся бродить по улицам, надеясь увидеть Аврелию, ее мать или даже Агесандра. Однако удача отвернулась от него, а когда он вышел на рынок, где продавали рабов, настроение у него ухудшилось еще сильнее. Война ничего не изменила, рынок продолжал торговать. Ряды обнаженных мужчин, женщин и детей с натертыми мелом ногами и цепями на шеях заполняли огороженное веревками пространство за Форумом. Будущие покупатели расхаживали вдоль рядов, прицениваясь. На Ганнона обрушились мрачные воспоминания. Здесь его продали во второй раз. Здесь он расстался с Суниатоном и повстречал Агесандра, превратившего его жизнь в настоящий ад.

– Ищешь раба? Хорошенькую девушку?

Ганнон удивился, обнаружив, что за ним наблюдает продавец с изрытым оспинами лицом. Мужчина повернулся и указал на полдюжины своих рабов, от девочек в возрасте от шести лет до взрослых женщин. Ганнону показалось, что все они охвачены ужасом. Он презрительно искривил губы.

– Нет.

Продавец плотоядно улыбнулся.

– Предпочитаешь мальчиков? У моего друга есть парочка, которые могли бы тебя заинтересовать. Идем со мной! – И он поманил Ганнона за собой.

Карфагенянин почувствовал, как его охватывает гнев. Он не хотел устраивать скандал, поэтому резко повернулся и зашагал прочь. Ноги занесли его на улицу, где он не бывал раньше. Порыв теплого влажного воздуха из дверного проема заставил его повернуть голову. Над притолокой он прочитал: БАНИ. ВЛАДЕЛЕЦ ЮЛИЙ ФЕСТ. ГОРЯЧАЯ ВОДА В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ. РАЗУМНЫЕ ЦЕНЫ. До него донесся шум разговоров, потом чей-то голос:

– Свежая выпечка! Свежая выпечка! Только что из печи. Четверть асса за штуку, или пять за асс.

Ганнон остановился, но не из-за булочек. Он не принимал настоящей ванны уже много месяцев – к тому же лучшего места, где можно подслушать разговоры, ему не найти. Он уже собрался войти, когда что-то заставило его посмотреть вправо – там стояли двое громил, которые прислонились к стене кузницы. Они нахмурились, и Ганнон отвернулся, понимая, что драку устраивать не стоит.

У входа за столиком сидел толстый мужчина с бледным лицом. На краю стола устроился кот, который мыл морду лапой, а толстяк гладил его уши и шептал ласковые слова. Ганнон немного подождал. Кот навострил уши, но мужчина не обращал на вошедшего внимания. Рассерженный юноша откашлялся. Наконец, мужчина поднял на него равнодушный взгляд.

– Хочешь помыться?

– Да, – прорычал Ганнон.

– Один асс. Ты также получишь простыню. Два асса, если хочешь стригиль для тела и масло.

– Это настоящий грабеж!

– Сейчас тяжелые времена. Если не хочешь платить… – Его взгляд обратился направо, и Ганнон увидел еще одного охранника, здоровенного парня без передних зубов и с толстой дубинкой в руке.

– Ладно, – сказал Ганнон и положил на стол две бронзовые монеты.

Толстяк снова посмотрел на него.

– Если хочешь массаж, рабов, мужчин или женщин, которые могут предложить другие услуги, это будет стоить больше…

– Нет, мне ничего не нужно.

– Как пожелаешь. Аподитерий там. – Он махнул в сторону двери в дальней стороне комнаты и снова принялся гладить кота.

Ганнон ничего не ответил. Бросив презрительный взгляд на громилу, он прошел в раздевалку с изящной мозаикой на полу и фресками с изображением моря. Сразу же продавец выпечки – чей голос он, наверное, слышал – поднял свой товар, показывая его Ганнону, но тот отрицательно махнул рукой. Тут же раздевались еще двое мужчин; они отдавали одежду рабам, которые складывали их в пронумерованные отсеки на деревянных полках, висевших на уровне глаз. Ганнон собрался раздеться, но в последний момент вспомнил о шраме. Он совсем о нем забыл! Всякий, кто его увидит, примет его за раба. Однако упрямство и раздражение заставили его остаться. Если он повяжет вокруг шеи кусок ткани, никто не увидит позорной буквы «Б». А если его спросят, он скажет, что у него там незаживающая рана и лекарь предупредил, что ее следует держать закрытой, в особенности в бане.

Он разделся и протянул одежду и сандалии рабу.

– Я не хочу, чтобы у меня что-то украли, пока я моюсь. – Ему показалось, что раб презрительно искривил губы. – Возможно, моя одежда пахнет не лучшим образом, но некоторые воры ничем не погнушаются.

Выражение лица раба стало более доброжелательным.

– Я присмотрю за твоими вещами, господин. Хочешь, чтобы твою одежду постирали?

– Возможно, в другой раз.

Раб бросил любопытный взгляд на его шею, но Ганнон уже направился во фригидарий, где не собирался задерживаться; впрочем, особой популярностью тот не пользовался. Как и следовало ожидать, в холодном бассейне плавал только один человек – Ганнон видел его в раздевалке: мужчина средних лет с седыми волосами и крючковатым носом. Они обменялись кивками; и вновь кусок ткани на шее Ганнона привлек внимание, и он решил действовать сообразно своей легенде и не мочить ткань. Карфагенянин быстро пересек бассейн, вышел с другой стороны и оказался в следующем помещении – тепидарии, где было гораздо теплее, что больше соответствовало его вкусам. После холодного бассейна он слегка замерз.