Однако в действительности принуждение к прощению мучительно и оскорбительно. Оно демонстрирует неуважительное отношение к достоверности и уникальности индивидуального опыта человека, а также к его чувствам. Элис Миллер пишет: «Поскольку для меня психотерапия означает чувственное, эмоциональное и умственное раскрытие долго вытеснявшейся истины, я считаю, что моральное требование примирения с родителями неизбежно блокирует и парализует психотерапевтический процесс». Это утверждение напрямую относится к нашему предыдущему разговору о принятии и его необходимости в процессе исцеления. Как в психотерапии, так и в процессе исцеления основной акцент делается на раскрытии и принятии истины, которую мы долгое время подавляли в себе. Если справедливое требование примирения блокирует и парализует этот процесс, то оно препятствует нашей способности признавать реальность своей ситуации.

Принуждение к ускорению процесса исцеления посредством преждевременного прощения может подорвать или нарушить наше принятие. Оно кажется «более легким и более мягкий путем» – как говорится в программах «Двенадцать шагов». Поскольку принятие важно для роста и прогресса, то его подрыв может повлечь за собой то, что наше исцеление начнет скатываться к отрицанию, а отрицание зачастую приводит к тому, что мы снова начинаем браться за старое.

Однако даже при неправильном понимании прощения мы чувствуем в нем перспективу. Оно должно что-то нам давать, если на протяжении всей истории священные традиции считали его столь важным. Даг Хаммаршельд, бывший Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций и человек, прославившийся своим гуманизмом, писал: «Прощение – это ответ на мечту ребенка о чуде, благодаря которому все разбитое становится снова целым, а все грязное снова чистым». Это звучит заманчиво. Кто не желает, чтобы все пошатнувшееся было исправлено, а содеянное оставалось несодеянным и чтобы все пятна были стерты!

Давайте в плане достижения возможной пользы от прощения посмотрим, чем оно не является. Прощение для нас – это не моральная или религиозная обязанность. Это не что-то такое, к чему нас могут принуждать другие: оно не обязательно для всех в любой ситуации.

Прощение – это не способ отрицания нашего опыта или маскировки наших чувств боли, страха, стыда, вины и печали. Оно касается не подавления и забвения, а, напротив, откровения и вспоминания. Это не избегание реальности, а, наоборот, ее принятие. Предать забвению свои чувства и воспоминания – это все равно, что попытаться покрыть старую, выцветшую стену слоем некачественной краски. Рано или поздно все изъяны все равно вылезут наружу.

Мы прощаем не во благо того человека, который принес нам зло, а также не из жалости к нему. Мы прощаем во благо самих себя. Общее заблуждение состоит в том, что мы прощаем других людей, поскольку испытываем к ним жалость или хотим, чтобы им было лучше. Мы считаем, что прощаем других людей за их проступки, чтобы помочь им или чтобы исцелить их. Если мы реабилитируем их, они увидят свои ошибки и начнут меняться в соответствии с нашими ожиданиями. Они излечатся от своей негуманности и в результате станут счастливее. А потом все будет просто замечательно.

Эти люди даже могут изменить свое отношение к нам: мы снова им начнем нравиться. Может быть, они даже снова будут любить и понимать нас. Напряжение будет ослаблено, и, как сказал Даг Хаммаршельд, «все разрушенное снова станет целым». Это и есть созависимая позиция по отношению к прощению: пытаться контролировать других или заботиться о других ценой самих себя. Ведь люди только сами могут помочь себе и исцелить себя!

Точно так же, как мы не можем прощать других людей ради них самих, мы не можем зависеть от других людей, чтобы они простили нас. Они могут нас простить, а могут и не простить, да и мы не всегда можем простить самих себя.

Прощение – это не намеренный жест, убеждение или разумное решение. Мы не можем однажды проснуться и сказать: «Так, сегодня я собираюсь простить своего отца, своего дядю или самого себя». Читая о пользе прощения, нельзя оправдывать обиду, нанесенную себе или другому человеку. Однако, даже несмотря на то, что мы не можем принуждать себя прощать, нам для своей же пользы следует быть открытыми возможности прощения.

Прощение – это не законченное необратимое действие. Это не что-то, происходящее одномоментно. Это – не линия, через которую мы переступаем: с одной стороны, мы еще не простили, а с другой – мы полностью простили раз и навсегда. Прощение – это не событие, это – процесс.

Мы прощаем, когда можем, для своего собственного блага и тогда, когда считаем нужным. Можно слышать, что о группах людей, избавляющихся от зависимостей, говорят: «Исцеление – это эгоистическая программа». Поначалу эта мысль может показаться противоположной большинству из того, что нам говорят наши семьи, культура и религия о любви к другим людям и о помощи им. Однако многие люди в процессе исцеления приходят к четкому пониманию, что им следует выполнять свою работу начиная с себя. В частности, люди, которые находились на пороге смерти, признают, что если в первую очередь они сами не помогут себе даже на самом элементарном уровне, они не смогут выжить. Не исцелив себя хотя бы в некоторой степени, мы не можем начать заботиться о других.

У каждого человека свои индивидуальные отношения с прощением. Мы более готовы прощать скорее повседневные обиды, последствия которых относительно поверхностны, чем глубокие раны, нанесенные нами самими или же другими людьми. Нам гораздо легче простить менее серьезные формы оскорбления, чем его крайние формы. К тому же есть много вариантов того, как происходит прощение. Прощение, когда оно происходит, облегчает наше бремя, и обычно здесь в первую очередь приходит принятие. Позвольте мне это объяснить.

Прощение противоположно чувству обиды. Чувство обиды означает «повторное чувствование», «эмоциональную восприимчивость», а также «выражение негодования или неприязни». Это происходит, когда мы пережевываем, прокручиваем застоявшийся в нас гнев и держимся за него. Программы «Двенадцать шагов» говорят нам, что презрение – это «смертельная опасность», которая держит нас «взаперти от света Духа». Большинство центров избавления от зависимостей занимается выявлением и отбрасыванием чувства обиды. В этом есть смысл. Наша неприязнь удерживает нас от целительной силы нашего «глубинного Я», от возможности spiritus contra spiritum. Чувство обиды – это существенная часть дамбы. Оставив свое чувство обиды, мы не только становимся способны жить более полной жизнью, но и в конечном итоге помогаем себе в воссоединении с нашим истинным «Я».

Каждый из нас в различной степени несет на себе бремя боли, страха, стыда, вины, печали, обиды и других эмоций, а также зашифрованных в нас воспоминаний и переживаний. Эти чувства являются соответствующими реакциями на ситуации, которые привнесли в нашу жизнь страдания, будь эти ситуации нашими поступками, поступками других или жизненными обстоятельствами. Девочка, которой постоянно говорили, что она тупица и уродина, несет в себе глубокие чувства стыда и гнева и не способна справиться с ними. У мальчика, в раннем детстве потерявшего своего любящего отца, возможно, осталось чувство скорби и утраты, которое он тогда не мог полностью выразить. Дети, претерпевшие физические и сексуальные оскорбления, несут в себе груз страха, стыда, гнева и замешательства, и, когда эти дети вырастают, такие эмоции, нередко ставшие для них отравляющими, влияют на их жизнь, порождая еще большие страдания.