Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня это не убеждает, да и ее, я уверена, тоже — достаточно посмотреть, как стесненно она подносит руку к своему лицу и осторожно скребет ногтем изуродованную кожу.
— Болит?
Она улыбается на одну сторону и пожимает плечом.
— Да, немного.
Моя ненависть к Поупу разгорается с новой силой, прежде чем угаснуть до состояния глухого презрения: в какой кошмар он поверг мир, следуя своим эгоистическим желаниям!
— У вас есть семья?
— Моя семья здесь.
Она машет рукой в сторону исчезающей дорожки.
— Дети?
— Я дитя.
Горе разрывает мне сердце, но глаза сухи.
— Вам повезло.
— Наверное.
Этот загадочный ответ сопровождается столь же не поддающейся пониманию полуулыбкой. Кто эта женщина? Я спрашиваю ее, и мы представляемся друг другу, как это принято среди вежливых людей, а потом вновь устремляем взгляды на одну и ту же мощенную булыжником дорожку, но каждая из нас видит что-то свое, совсем не то, что другая. Ни она, ни я не сообщаем о себе больше, чем условность имени.
Отбросы.
Разве не все мы теперь таковы?
Тогда
Моррис вскакивает со стула.
— Бог мой, что случилось?
Моя холодная липкая ладонь скользит по гладкому окрашенному дверному косяку.
— Не подходи ко мне, я больна.
Страх наполняет ее темные глаза, затем улетучивается, на лице появляется обеспокоенность, сменяющаяся разгорающимся гневом. Она хватает со стола подставку для бумаг и швыряет об стену. На пол падают две разломанные половинки.
— Черт!
— Все нормально, — успокаиваю я Моррис, словно это она больна.
Но так происходит всегда, правда? Неизлечимо больные уверяют своих близких, что все будет в порядке, если те постараются думать о хорошем и носить улыбку. Ничто так не способно отогнать смерть, как радуга над рекой Стикс.
— Нет, не нормально. Все совсем не нормально.
— Я должна уйти. Я не могу распространять это здесь.
— Нет, — говорит она. — Ты должна остаться. Раз уж мы до сих пор не заболели, значит, у нас иммунитет.
— Мы не можем знать наверняка. Мы просто гадаем. Если следовать этой логике, я тоже не должна бы заболеть.
— Черт, ты права. Я не могу сосредоточиться. Боже мой, Зои. Ты не можешь быть больна, я…
— Запрещаешь?
— Да.
Она поднимает части подставки, пытается их приставить одну к другой, но они не соединяются в целое.
— Я больше не могу терять людей, Зои. Ты и остальные, вы теперь моя семья. Я думала, мы все не восприимчивы к этой чертовой заразе, я на это рассчитывала.
— Прости.
Она, топая, подходит к окну, распахивает его настежь.
— Будь ты проклят, Джордж Поуп! — кричит Тара в пустые улицы. — Я рада, что ты сдох, черт тебя забери, ублюдок. Гори в аду!
Соседние здания сохраняют непоколебимое молчание, оставляя свое суждение при себе и не желая разделять ее крепких выражений.
— Тара, — мягко говорю я. — Правда, все нормально. Когда-то нам всем придется умереть, правильно?
— Неправильно! Лучше бы мы были бессмертны.
— Это круто.
— И ты, значит, собираешься уйти отсюда, потому что думаешь, что больна.
— Послушай, я действительно больна. Я только что заблевала весь пол в библиотеке. Скоро со мной бог знает что начнет происходить. Эта штука перетасует мои гены, и я превращусь во что-то такое, что уже не будет мною. Невозможно предугадать, что со мной произойдет. Может, я выживу, как какой-то причудливый каприз эволюции, а может, умру. Я пошла, нужно собрать вещи.
— Не нужно, — говорит она. — Пожалуйста.
— Я должна.
Моррис вздыхает, тяжко и громко. Она наклоняется, упирает локти в стол, бьется головой о его поверхность. После нескольких приличных ударов поднимает на меня глаза.
— И ты не передумаешь, так ведь?
— Ни в коем случае.
— Ладно. Тогда сделай милость. Не уходи слишком далеко. Устройся в одном из домов через дорогу, чтобы я смогла приглядывать за тобой.
Я киваю, поворачиваюсь спиной к моему другу. Я не говорю ей, что смерть не так уж и неприемлема для меня. Впервые в жизни я заигрываю с ней, и меня это не пугает. Пусть она завладеет мною, возьмет меня под свое крыло.
Все, что угодно, лишь бы успокоить кровоточащее сердце.
Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать. На улице множество вариантов, и каждый из них ничем не лучше другого. Нет, на вид они все прекрасны: офисные здания и многоквартирные дома, сложенные из кирпича и дикого камня. Но дело в том, что я буду чувствовать себя в них посторонней, вторгшейся в чужое жилище, хотя они давно уже покинуты своими хозяевами.
Мертвые. Ты помогала их сжигать, помнишь? Они уже никогда не отправятся в отпуск.
Моррис подпрыгивает за своим окном, привлекая мое внимание. Она показывает на здание сразу через дорогу от школы, где раньше был копировальный центр. Фактически он там по-прежнему находится, просто теперь никто не печатает ксерокопий. Непосредственно над ним расположено небольшое офисное помещение, где раньше работала бухгалтерская контора. Кроватей там, естественно, нет, зато есть вполне приличный диван в приемной, как говорила мне Моррис. Она хочет, чтобы я поселилась именно там.
Взмах моей руки вялый и неэнергичный, ее — такой же слабый. Я не хочу этого делать. Но я должна, выбора нет. Я поворачиваю голову и еще раз пристально смотрю на свой новый дом. Рюкзак вгрызается ремнями в мои плечи, в руках коробка. Я ставлю коробку на колено, потом иду в этот дом. Предыдущие обитатели оставили дверь открытой, или, может, это сделали Моррис и ее люди, по крайней мере она открывается свободно. Дверь сделана из досок и стекла, так что любой, проходящий через нее, производит достаточно шума, чтобы разбудить мертвого.
Им, возможно, буду я. Не могу сдержаться, чтобы не засмеяться. Кто мог знать, что смерть так смешна?
И правда, в совсем обычной приемной стоит диван. Кроме него, два обычных для таких мест кресла и дешевый стол. Пленка на столе местами покоробилась, от горячих мокрых чашек остались круглые следы. Мои колени подгибаются, я присаживаюсь на самый край кресла, стоящего к окну, ставлю коробку между ног.
Итак, что мы имеем?
Прекрасный вид прямо на окна кабинета Моррис. Вся одежда, которую я смогла унести, туалетные принадлежности, еда, вода и постель. И невыразимая злость, стремительно наполняющая меня до кончиков пальцев нехорошим желанием крушить, ломать, низвергать.