все бесконечное множество историй о падении и гибели. Он играл мелодию масок.

Он играл и видел, как в их полных мрака глазах отражается мир кирпичных стен и выбитых окон, где развращенные души могут летать со скоростью света, где сгорают по кусочку траченные червоточинами сердца, где черные призраки идут сквозь дождь, чтобы танцевать с осенними листьями на окраинах вечно темного города.

Край сцены превратился в пропасть, в шов, по которому смыкаются миры. Переступи через него, и ты никогда не вернешься назад. Ты станешь одной из масок, одной из историй, одной из колыбельных, которые, засыпая, поет себе сытое чудовище. Ты станешь им самим, его холодной плотью и кровью.

Корби пытался противостоять этому, противопоставить хоть что-то хорошее, доброе – но ничего не получалось. Сумрачные образы заполнили его сознание. Он отчаянно не хотел, но все равно думал обо всех крышах, с которых кто-то сорвался, об опустевших тронах и пьедесталах, о пыльных плитах дворцовых зал, о почерневших страницах книг, которые теперь перелистывает только ветер. Тысяча мест мира, предназначенных для счастья и славы, превратились в пустоши. И сам он был мертв – нет, хуже, его вообще никогда не было, он не жил, не существовал по-настоящему. Он был маской, только начинавшей догадываться, чье лицо она закрывает, и удерживался в иллюзии собственного бытия непозволительно, роскошно долго. Пока не настало время сорвать все маски. Но это ли делала музыка – или она, наоборот, соединяла маски с лицами навеки, чтобы никто никогда ничего не узнал и никуда не сбежал?

Руке было тепло, она как-то странно скользила по струнам. Корби казалось, что вот сейчас эта затянувшаяся импровизация закончится, ему позволят опустить гитару и сделать перед молчаливой публикой жутковатый марионеточный поклон. Но этого не происходило. Песня рассыпалась, ускользая между дрожащих струн, и собиралась снова, в новой формации, с новым ритмом и новыми риффами; ухватывала крошечный аспект настроения – и рушилась опять. Волны. Листья. Кровь. Асфальт. Сироты. Лезвия. Глаза. Крик. Корби начал догадываться, что у этой песни нет конца. Она была змеей, пожирающей свой хвост.

– У тебя кровь идет, – прорвался сквозь видение испуганный голос Комара. Корби почувствовал, что кто-то схватил его за руки и заставляет перестать. Он слышал, как захлебывается, опадает его мелодия. Ему, наконец, удалось остановиться. Руку жгло болью.

– Спасибо, – сказал он.

Комната медленно проступила сквозь видение масок, но само видение не рассеялось, а продолжало стоять перед глазами. Это было все равно, что постоянно видеть одним глазом одно, а другим другое. Корби подумал, что с ним это уже происходило – вчера утром, когда он всю ночь смотрел безумные сны, а потом, стоя перед зеркалом в ванной, увидел, как сквозь его лицо проступает чужое. Теперь ощущения повторились, но стали сильнее.

Охранник ушел. Гитара все еще висела у Корби через плечо, а Комар мягко держал его за обе руки.

– Ну ты и шутник, – нервно заметил он. – Не сказал, что умеешь играть. Где же ты раньше был? Мы бы такую группу…

– Я не умею играть, – оборвал его Корби. Он заметил, что с его руки на пол падают крупные капли крови. Порез от ножа открылся и снова кровоточил.

– Ты сейчас играл, – возразил Комар. – Круто играл.

Корби полуослепшими глазами смотрел ему в лицо.

– У меня расфокусированный взгляд? – поинтересовался он.

– Да, – сказал Комар. – Странный, как у твоего злобного друга. Вы что, обдолбались, что ли, по дороге сюда?

Он помог Корби снять гитару с плеча. К ним подбежал Ара. Он где-то раздобыл бумажную салфетку и теперь сунул ее в кровоточащую руку Корби.

– Где Ник? – спросил Корби.

– Он не приходил, – ответил Ара.

– Его надо спасать, – вслух подумал Корби. – У меня галлюцинации, и у него тоже.

– Если бы я так играл под кайфом… – начал Комар.

– Это совсем не похоже на кайф, – глухо ответил Корби и, шатаясь, вышел в коридор.

– Ты куда? – спросил Ара.

– Пойдем, – позвал его Корби. – Надо срочно найти Ника.

***

Они прошли мимо изображения Джима Моррисона. Его лицо, окруженное нимбом из ниспадающих вьющихся волос, слабо светилось в полутьме. Корби шарахнулся от прямого взгляда его глаз.

– Ты можешь объяснить, что это было? – истерически спросил Ара. – Что вообще происходит?

– Я ошибался, – ответил Корби. – Я думал, что Ник изводит себя раскаянием, а он по-настоящему сходит с ума. Точно так же, как я.

Ара замотал головой.

– Что ты такое говоришь? – не понял он. – Ты только что здорово играл на гитаре. Как ты это сделал? Я же знаю, что ты не умеешь.

– Где может быть Ник? – спросил в ответ Корби.

– Он шел в туалет, – напомнил Ара.

Их нагнал Комар.

– Здесь налево, – подсказал он.

Они повернули. Корби шел неровной, дергающейся походкой, но так быстро, как только мог. Ему казалось, что рисунки смотрят на него со стен, шевелятся, шепчут. Салфетка в его руке насквозь пропиталась кровью.

Они прошли мимо двери, за которой звучала приглушенная музыка, повернули еще раз, и Корби увидел вход в туалет. Корби ворвался в него и одну за другой толкнул двери кабинок. Во всех было пусто.

– Да что ему будет? – поинтересовался Комар. – Может, он вообще обиделся и уехал.

– Он не такой, – возразил Корби.

– Послушай, мы ведь можем просто ему позвонить, – предложил Ара. – А ты пока полей руку холодной водой. Кровь быстрее остановится.

– Хорошо, – согласился Корби. – Звони.

Он бросил набухшую от крови салфетку в мусорный бак, открыл кран и сунул порезанные пальцы в поток холодной воды. Розовая лента крови зазмеилась по белому кафелю раковины. Ара набрал номер Ника.

– Не берет, – сказал он.

Корби напряженно смотрел на него. Ему казалось, что он может различить приглушенное эхо гудков.

– Мы теряем время, – сказал Корби. – Мы должны найти Ника.

– Ник! – внезапно воскликнул Ара. – Ник, где ты?

Он встретился с Корби взглядом. Его лицо было очень напуганным.

– Ник, куда ты пропал? – спросил он. – Я тебя плохо слышу. Какая ловушка? Куда бежать?

– Он галлюцинирует, – сказал Корби. – Дай я с ним поговорю.

Ара передал ему трубку.

– Ник, это я, – окликнул Корби.

Ник странно рассмеялся.

– Зачем ты нас сюда привел? – спросил он. – Чего ты добиваешься?

– Что ты видишь? – спросил в ответ Корби.

– Андрея, – ответил Ник.

– Это просто галлюцинация, – сказал Корби.

– Нет, – возразил Ник. – Я вижу его на фотографии.

Корби понял, что слышит в трубке приглушенную музыку. Значит, Ник все еще в клубе.

– Где ты? – спросил он.

Корби вернулся в коридор. «Я должен догадаться, где сейчас Ник, – подумал он. – Если он видит