– Постареть и потерять память, – сказал он и добавил, – и больше не иметь возможности писать.

– Хорошо. Чего еще ты боишься?

– Что ты оставишь меня одного, – сказал он.

Я обняла его.

– Хорошо. Чего еще ты боишься?

– Что не смогу больше заниматься сексом.

Я содрогнулась.

– Хорошо. Чего еще ты боишься?

– Стать некрасивым. Быть недостаточно привлекательным, чтобы удерживать твое внимание.

Игра продолжалась еще некоторое время.

Потом мы поменялись.

– Чего еще ты боишься? – спросил он.

– Превратиться в настоящую пьяницу в один прекрасны день, – сказала я.

– Хорошо. Чего еще ты боишься?

– Потерять контроль в какой-то момент, сорваться с катушек и сделать кому-то настолько больно, что не будет пути обратно.

– Хорошо. Чего еще ты боишься?

– Что все будут ненавидеть меня, – сказала я.

– Чего еще ты боишься? – сказал он. – Будь честной.

– Что люди будут думать, что я вышла за тебя из-за славы и денег.

– Хорошо. Чего еще ты боишься?

– Что мои друзья будут думать, что все, что говорят критики – правда, но у них будет кишка тонка сказать мне это в лицо. Что люди будут думать, что я дешевка, которая не думает ни о ком, кроме себя.

– Уф, дорогая. Хорошо. Что-нибудь еще?

Я сглотнула.

– Что люди будут думать, что я недостаточно усердно работаю. Что люди будут думать, что я плохой музыкант и что я только сижу в соцсетях. Что люди будут думать, что я некрасивая, что я нарцисс. Что люди будут думать, что я фальшивка.

– Ох, дорогая. Ты правда беспокоишься о том, что люди думают о тебе, да?

Я зарыла лицо в его подмышке.

– Думаешь?

* * *

В следующий раз я встретила Яну спустя долгое время после вечеринки в Мельбурне, когда я вернулась в Австралию для работы над этой книгой. Я десять вечеров подряд должна была выступать на Сиднейском фестивале в их круглых тентах и пыталась продвинуться в работе над книгой в дневное время. Дедлайн издательства стремительно приближался, но выступления были запланированы много месяцев назад, поэтому мне пришлось следовать монашескому расписанию: просыпаюсь, йога, кофе, книга, выступление, автографы, сон, повтор. У Яны вместе с небольшой группой ярых австралийских поклонников из разных городов были билеты на все десять выступлений, они сблизились по Интернету и стали друзьями. Яна отправила мне письмо, как только я приехала, и спросила, не будет ли у меня времени выпить с ней чашечку кофе. Я сказала, что из-за работы над книгой стала асоциальной, но чтобы она не принимала это близко к сердцу. Я пообещала ей встретиться в скором времени на концерте и сказала, что я очень жду, когда смогу обнять ее.

Однажды перед выступлением, когда мы проверяли звук, я увидела Яну и группу из пяти или шести фанатов, которые стояли у фонтана возле тента, я подошла, чтобы поздороваться. Мне показалась, что Яна была в дурном настроении – она не была такой же приветливой и дружелюбной как обычно. Я не могла понять, сердилась ли она на меня или же просто была в плохом настроении, и хотя я и не сказала этого в тот момент, но я была подавлена. Возможно, я не правильно выставила свои приоритеты. Возможно, я плохо поступила, отказав ей в одной чашке кофе.

«Я постоянно хвастаюсь своей настоящей дружбой с поклонниками, – думала я, – но может, я не права. Может, я просто ненадежный друг, который берет все, что ей надо, и просто уходит».

Моя внутренняя «полиция справедливости» негодовала.

Несколькими ночами позднее после выступления и автограф-сессии я сидела в нижнем белье за своим компьютером и отвечала на сообщения и письма, и собиралась ложиться спать, согласно моему расписанию в час ночи, как вдруг я увидела несколько беспокойных сообщений у Яны в Twitter. Я прочитала историю ее сообщений и мне стало понятно, что что-то было не так, – она писала темные, туманные, безысходные посты. Я написала ей письмо и спросила, все ли у нее в порядке. Она ответила одним словом:

«Самоубийство».

На секунду все мое сострадание исчезло, и я была просто зла. Теперь я уже точно не могла пойти спать. А потом мне вдруг стало стыдно за свою реакцию. Я ответила ей и продолжила переписываться с Яной и еще одной поклонницей, которая стала моим другом, Кэролин, которая знала ее и видела эти сообщения. Она предложила сходить к Яне в хостел и проверить, все ли нормально.

Фанаты уже угрожали мне самоубийствами. В 2004 году, когда еще адрес моей личной почты был указан на сайте нашей группы, одна девушка отправила мне несколько писем с угрозами самоубийства, если я ей не отвечу. Это было мое первое столкновение с такого рода вещами с фанатами в Интернете, и я писала ей длинные жизнеутверждающие письма в течение нескольких дней. Неправильный шаг. Это только потворствовало ее еще более странным и изощренным угрозам. Наконец я поняла, что лучшим выходом из ситуации было отправить ей телефон Самаритян, а в остальном игнорировать ее. Она так и продолжала присылать мне угрозы самоубийства, несколько раз в неделю в течение года, я отправила ее адрес в черный список.

Но Яна другая. Я знала ее. Я проводила с ней время. В ту ночь мы говорили о ее матери, отце, брате, о жизни, о смерти, о необходимости быть увиденным. Я сказала, что мы можем прогуляться после выступления на следующий вечер. Я пыталась избавиться от чувства, что она манипулирует мной. В жизни всякое случается. Около трех часов ночи я пошла спать после того, как Кэролин сказала, что Яна также собиралась ложиться.

На следующий день после концерта и автограф-сессии мы с Яной пошли на прогулку в парк. Я проводила с ней время, это правда, но я никогда не гуляла с ней в общественных местах, где люди пялились на нее. Я заметила, как люди смотрели на нее и ее маленький рост, пока мы шли. Я размышляла, что она чувствовала, когда взгляды всего мира направлены на тебя из-за твоего телосложения. Неизбежно. Я помню, как меня поразила Яна в первую нашу встречу. Она казалось такой бесстрашной, самодостаточной, ей было комфортно в своем теле. Я сидела и слушала ее рассказы о последних месяцах. Она сказала, что думала о самоубийстве с того момента, как произошла стычка с руководством госпиталя, где она работала. Они хотели снять ее с должности, но они не объясняли, почему.

– Они не говорили мне, что было не так, – сказала она, пытаясь сдержать слезы. – Я отлично справлялась с обязанностями. У меня хорошо получалось, Аманда. Все в отделении любили меня. А они отказались говорить, что было не так.

– И это заставило тебя думать о самоубийстве? – спросила я, вытирая ее слезы своим рукавом. – Должно быть что-то еще. Я знаю, что потеря работы – это большой стресс. Но мне кажется, что причина не только в этом. Почему тебе было настолько больно?