Первым таким местом в её списке был переулок Сент-Кристофер, зажатый между Оксфорд-стрит и Вигмор-стрит, словно отсутствующий зуб в улыбке. Да и сам переулок был похож на влажный рот, коричневый, зловонный, вот-вот готовый проглотить незваную гостью целиком. Толстый слой утрамбованной грязи покрывал тротуары, и что-то мерзкое сочилось по стенам. Между окнами на верёвках сушилось грязное бельё. К стене привалился безногий нищий, и Элеонора не могла сказать наверняка, пьян он или уже мёртв.

Переулок был коротким. Теоретически она могла бы добраться до Оксфорд-стрит меньше чем за пять минут. Но некогда большие величественные дома были построены на совесть, с толстыми стенами и заколоченными окнами. И окажись она в одном из этих тёмных высоких домов, никто не услышит её крик.

– Что ж, – сказала девушка, подбирая юбки, чтобы не запачкались, – полагаю, пора приступать.

Они подошли к ближайшей двери и постучали – никто не ответил. Барнс задумчиво посмотрел на грязные ставни и толкнул их, открывая. На несколько мгновений он задержал Элеонору, а потом они вошли внутрь.

Все половицы были содраны, обнажая грязь под полом. Мягкие шторы разделяли комнату на несколько частей, впитывая запах дыма и сырости. Барнс зашагал через комнату и дёрнул ближайшую занавеску. Что-то кубарем отлетело в угол. Раздался крик. Элеонора увидела перепуганную еврейскую семью. Люди жались друг к другу, умоляя на языке, которого она не знала.

– Вы понимаете, что они говорят? – спросила девушка, но Барнс лишь покачал головой.

Следующий дом оказался немногим лучше. На чердаке жил старый одноногий солдат, а его комната была полна щебечущими певчими птицами. На среднем этаже они обнаружили девятилетнюю девочку, поившую дюжину младенцев джином, а на первом этаже расположился целый улей из закрытых занавесями клетушек. В каждой были узкая койка и несколько уставших женщин.

Рядом оказалась просторная прачечная, наполненная звонкими медными котлами и дрожащими трубами. Затем была комната, где хромая старуха варила в нескольких чанах апельсины. Потом – игровой притон, полный голубого дыма. Элеонора уже очень хотела вырваться к клочку дневного света на другом конце улицы. Верёвки для белья над головой были похожи на сеть.

Барнс вытащил из куртки короткую дубинку и стучал ею по каждой двери. Элеонора поняла, что это был его талисман. Стук обёрнутого в кожу предмета по дереву сообщал другим, что он вооружён. Компания моряков ввалилась во второй дом, и слишком поздно Элеонора поняла, что это был за дом. Что-то выплеснулось из окна – Барнс успел оттащить девушку с дороги. Засмеялся ребёнок, потом послышался шлепок.

Грязные дети, косолапые нищие, исхудавшие мужчины с запавшими глазами, женщины, у которых было слишком много детей и явно не хватало денег. Элеонора чувствовала на лице их полные отчаяния взгляды и сейчас больше всего на свете хотела оказаться рядом с Чарльзом. Как легко было бы отступить в его мягкий тёплый мир, где другие люди готовили ему еду и стирали его одежду. Там она могла быть весёлой, красивой, интригующей, а здесь? В ней видели жертву? Угрозу? Может быть, кто-то из этих людей считал её инспектором, которого прислали, чтобы забрать у них детей?

Наконец Элеонора и Барнс добрались до другой стороны переулка. Дубинка исчезла в куртке Барнса. Элеонора стояла в ярком утреннем мартовском свете, вся дрожа. Её платье было всё перепачкано, и всё тело казалось липким. При этом она ни на шаг не приблизилась к тому, чтобы найти Лею.

Пошарив в сумочке, она извлекла монету и вложила в ладонь Барнса:

– Благодарю, Барнс. Прошу простить, мне нужно закончить одно дело.

Элеонора знала, что не должна была. Будет только хуже. Но всё же она пошла к особняку Гранборо и долго смотрела на неосвещённые окна.

Элеонора сидела на мягком стуле у портного миссис Клири, борясь с желанием ущипнуть себя за переносицу. Магазин был забит полотнами прекрасной парчи, целыми рядами лент, а прилавки ломились от шёлка и атласа, окрашенного в соответствии с последними веяниями моды. Миссис Клири стояла у одного из прилавков, рассматривая образцы шёлка такого прекрасного качества, что он будто сиял. Хотя на Элеонору никто не смотрел, она старалась не выдать своей усталостью. Лицо уже болело от улыбки. Всё утро она была терпелива, тактична и полна энтузиазма, и такое безупречное поведение уже порядком утомляло. Но всё же это было необходимо.

«Только богатые могут позволить себе быть грубоватыми», – думала она, глядя на миссис Клири.

Они были уже очень далеко от грязи переулка Сент-Кристофер. Все пасхальные выходные Элеонора провела, силясь оттереть ощущение пребывания там со своей кожи. Она содрогнулась. Хорошо, что Леи там не оказалось, но, может, радоваться и не стоило. Сент-Кристофер был не настолько ужасным местом, как о нём писали в газетах. Были места и похуже, и туда могла попасть Лея.

Шорох юбок поблизости заставил Элеонору вздрогнуть. Перед ней стояла мисс Хилл.

– Вам нехорошо, мисс Хартли? – спросила она. – Прошу извинить, но вы немного бледны.

– Просто отвлеклась, – сказала Элеонора, не сводя глаз с миссис Клири. – Поиски моей подруги не слишком успешны.

Мисс Хилл грациозно села рядом:

– Мне очень жаль.

Элеонора уставилась на свои ладони.

– Вы когда-нибудь пытались отыскать старого друга?

Мисс Хилл грустно улыбнулась:

– Да. И я нашла её, но, боюсь, воссоединение произошло слишком поздно. До того как я приехала к миссис Клири, я вызвалась работать медсестрой в Крыму[38], и… – она осеклась.

– Мне очень жаль, – сказала Элеонора.

– Прошу, не беспокойтесь, мисс Хартли. Это, конечно, было печально, но теперь мне не о чем сожалеть. Миссис Клири приняла меня так, как не многие другие леди могли бы принять. Она может быть… требовательной, – её взгляд сделался многозначительным, – но очень щедра.

Миссис Клири подошла к ним. Стук её трости с серебряным набалдашником приглушали толстые ковры.

– Ну, посмотрите, сплетничают, словно старые куры, – сказала старушка. – А теперь, мисс Хартли, подойдите сюда. Здесь есть «полонез»[39], который вам подойдёт.

Вернув на место ослепительную улыбку, Элеонора последовала за миссис Клири к стенду. Ей пришлось побороть себя, чтобы не обернуться через плечо. «Она может быть… требовательной, но очень щедра». Почему мисс Хилл выразилась именно так? Неужели догадалась, что Элеонора терпела миссис Клири только ради денег? Даже на полпути через лавку Элеонора чувствовала, что мисс Хилл внимательно наблюдает за ней.

Что же компаньонка миссис Клири слышала об Элле?