– Ой!.. – замахала руками Баба Яга. – Ну вас к лешему! Лучше выпить, чем дураков слушать. Кеша Чебунин, кумунис драный, наплёл околесицу, да всё лесом, а наш дурак поверил… У тя, Емеля, башка, что чан, а ума – капустный кочан.

– От лишня ума, девка, лишня сухота, – обиделся Емеля.

– Вот ты дурак или представляешься?.. Другорядь вроде и не дурак, а потом снова балда осинова.

– Дураки в сказках, между прочим, поумней иных… – Покосился на Бабу Ягу. – Не буду пальцем казать, коли так видать.

– Чем болтать языком, что помелом, иди-ка ты, Емеля, со своей голяшкой да сбацай ребятишкам: «Маленькой дедушке холодно зимой, из лесу дедушку взяли мы домой…» Иди сбацай!

– И сбацаю… Степа, пойдём, шепну на ухо…

Дед Мороз вышел следом за Емелей, где и услышал ещё одно диво дивное.

– Веришь, Степа, нет, опять же Кеша Чебунин недавно встретил и просом просит: «Сбегай, паря, на Байкал, погляди щучьи самоловы. Ежли чо добудешь, будет тебе уха-бабушка глуха, а наутро солёная юшка. Мол, мне недосуг, пишу историю государства Российского…

– Во-во, может, правду-матку в глаза вылепит. А то ить всю русскую историю перебрехали вдоль и поперёк. Про дворян-смутьян горы наворочали, а как простой народ живёт, тот же деревенский, чо думает, о чём страдает, – молчат как рыба об лёд. Одне, паря, личности… Хотя и с Кеши толку, что с быка молока, какую он историю напишет?! Хлопуша, безбожник, да ишо и зашибат. – Дед Мороз щёлкнул себя по горлу. – Ну, ладно, чо дальше-то?

– А дальше… Ну, пошёл я за торос, отдолбил лунки, глянул самолов, глянул другой – пусто, а на третьем щука – здорове-енная, с тебя ростом, едва, паря, выволок из лунки. И тут… – Емеля, нагоняя страху, выпучил глаза, жарко зашептал: – И тут она мне по-человечьи бает: «Отпусти меня, Емеля, в море Байкал, а я любое твое хотение исполню. Проси, чо душе угодно. Скажи: «По-щучьему велению, по моему хотению…», и явятся тебе столы дубовы и яства медовы…» Я сперва-то отмахнулся, мол, ничо не надо, а потом думаю: чо я хочу?.. Ничо в голову не взбредат…

– Оно и любому доведись. – Дед Мороз задумчиво поскрёб седую бороду. – Вот так с ходу придумай, чо тебе надо. Да море чего надо…

– Да не-е, прикинул я хвост к носу, дак вроде ничо и не надо, не бедствую. Гармошка, слава богу, есть… игривая… А потом, паря, вспомнил!.. – Счастливо сияя глазами, Емеля звонко ударил ладонь об ладонь и азартно потёр их. – Пряников хочу!.. Медовых!.. Кила два, чтоб вдосталь. Ну, и… лишь промолвил «по-шучьему велению, по моему хотению…» – и гляжу, мамочки родны, два кила пряников на льду красуются… в кулёчке. О как!.. – Емеля хвастливо задрал курносый нос и взметнул палец.

– Да-а… – усмехнулся Дед Мороз, – мало тебе для счастья надо… Значит, по пряничкам соскучился?

– А чо худого? Прянички все любят.

– Дак это, поди, сам Никола Угодник рыбачий через щуку знак тебе дал. Он же, паря, сказал: чо душе угодно, не утробе, – укорил Емелю Дед Мороз. – Не сообразил?

– Дурак же… Добрая мысля приходит опосля. Потом смекнул: чо душе угодно. А чо моей душе угодно? – Емеля, словно двоечник возле школьной доски, прищурился в потолок и там вроде вычитал. – А чтоб ни бедных, ни богатых, паря…

– Ну, ты, Емеля, коммунист… Кеша Чебунин…

– Не-е, я боговерущий, я за царя-батюшку… А в Писании же сказано, легче, Стёпа, верблюд пролезет в игольно ушко, нежели богатый попадет в рай. Жалко мне богатых – в аду им гореть.

Дед Мороз ласковой улыбкой огладил убогого Емелю.

– Жалко ему… Насчёт тебя, Емеля, не скажу, не буду врать, а и нам-то, бедным карасям, на той же сковородке жариться, рядом с богатыми. По зависти… Тоже во грехах, как в шелках… Обидно, и здесь горе мыкаем, и там страдать… А всё потому, что во злобе живём…

– Во-во, не жалеем друг друга. А Боженька чо говорил…

– Ладно, заболтались мы тобой… два Мазая в сарае. Иди поиграй ребятишкам. А там и я подоспею.

Когда Емеля, подхватив гармонь, убрёл к ёлке, а Дед Мороз вернулся в подсобку, Снегурочка шумно, по-бабьи вздохнула и утёрла мокрые глаза подолом сарафана.

– Божий человек. Жалко, если уедет. С греха пропадёт в Москве.

– Там у их, в Кремле, дураки сидят?! – хрипло и прокуренно засмеялась Баба Яга, воткнув погасшую сигарету в горшок с геранью. – Кого позвали?! У его же не все дома, к соседям ушли.

– У тя ума – дырявая сума, – усмешливо глянул на Ягу Дед Мороз. – Оно, конечно, бывает простота хуже воровства, но с такими дураками, как Емеля, можно жить, как у Христа за пазухой…

* * *

Ребятишки весело хороводились под Емелину гармонь; вились вокруг ёлки, распевая на потешный лад: «…Трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал…», потом со Снегуркой кликали Деда Мороза, заплутавшего в метельной баргузинской тайге.

В самый разгар ёлки нежданным-незваным гостем влетел в ясли Аверьян Вороноф, ехидный мужичок, бывший кедровопадьский чекист[127], ныне американский благотворитель, бескорыстно продавший яслям заокеанскую помощь – яблоки, что давно завинились и, по словам Бабы Яги, годились либо на брагу, либо чушкам на корм – да и то, ежли те с похмелья.

Суеверные старухи позаочь звали мужика «Аверьян Немилостивый» и шептали, испуганно пуча глаза: мол, Аверьян – косоглазый, на цветок взглянет – цветок вянет; на лес взглянет – лес мрёт. Уродился тот мужик сухостойный, плешивый, с клочьями пегих волос за ушами и чёрными, как ночь, лохматыми бровями, что сердито топорщились над клювистым носом и красными мокрыми губами. Шибко Аверьян Немилостивый смахивал на ворона, не случайно, видно, и фамилия такая выпала. Оттого, что Аверьян вышел с лица, что головёшка, да обрядился в чёрный костюм, то из угла, где таился, светились лишь ядрёные зубы да холодные инистые глаза. Как приметил Емеля-дурачок, Аверьян не старился с лица: каким был в аптеке при царизме, потом в карателях при ленинизме, таким остался и при капитализме, лишь вороные кудри словно корова языком слизала да в глазах гуще скопилось инея. Из этого Емеля-дурачок… он, между прочим, тоже не старился… вывел, что Аверьян с ночным лядом[128] спознался и ляду продался… за тридцать сребреников… Никто Емеле не поверил – какая вера дураку, но тревога в душу вползла сырой и стылой змеёй. Стали мужики и бабы обходить Аверьяна за версту, а то не дай бог…

Рождественская ёлка уже пела, веселилась, и Аверьян ворчливо щурился на Деда Мороза, который, стуча берёзовым ботажком, поманил ребятишек сказывать стишки да петь куплеты. Тут Емеля, – не гляди, что с печи падал, – так заиграл в гармонь, что Дед Мороз подхватил полы багрецового армяка и кинулся в пляс. А Емеля наяривал на гармозее и припевал:

– Это что за народ… русский, ежели у его герой – дурак? – скривился Аверьян Вороноф.