Все же, чтобы помочь братьям, Спирин двадцать девятого июня приказал и в Москве, и в области на остановках трамваев, автобусов, на железнодорожных станциях вывесить объявление; оно же каждый час повторялось и по радио: что второго июля на Ходынском поле знаменитый советский кинорежиссер Пырьев будет снимать массовые сцены для своей монументальной эпопеи – «1905 год». Нужны тысячи и тысячи статистов. Приехавшим оплатят дорогу, выдадут постановочные, вдобавок их имена появятся в титрах пырьевского фильма. Кроме того, после съемок в семь часов вечера начнутся бесплатная дегустация нового советского пива и народные гулянья.

По расчетам Спирина Пырьев и пиво должны были привлечь на Ходынку не менее полутора миллионов человек, он очень рассчитывал, что, оказавшись рядом и узнав, в чем дело, многие присоединятся к отрядам Коли и Феогноста. Но и здесь угадал лишь наполовину. Съемки фильма, пиво, гулянье и вправду собрали целое море людей; огромное Ходынское поле было заполнено до отказа, но странным образом толпа, где людей сдавливали чуть не до смерти, где беспрерывно вспыхивали пьяные драки и потасовки, место боя Коли с Феогностом окружила настоящим санитарным кордоном. Тут словно была граница, перейти которую никто не осмеливался. Если сражение все же состоялось и началось вовремя, то по единственной причине: Спирин наконец решился напрямую дать указание Козленкову. Однако и тут вышла не битва, не финальное сражение сил добра и зла, а форменное посмешище.

Итак, ровно в семь часов вечера, когда они все трое по обыкновению сидели рядом на командном пункте, неожиданно и для самого Коли его люди по приказу Козленкова споро переоделись в белые льняные одежды и, перейдя Таракановку вброд, сблизились с противником. Этот маневр, главное же, то, что с ног до головы в белом они как две капли воды походили на Господних ангелов, ошеломил юродивых. Когда же вдобавок Колины люди – на сей раз блистательно, Наденька могла бы гордиться своими учениками, станцевали клич атаки – звук «А», – юродивые и вовсе готовы были обратиться в бегство. В их рядах возникла настоящая паника. Положение спасла Варвара Арзамасская, она первая распознала подмену, поняла, что атакуют их совсем не ангелы. Пока Колин отряд продолжал танцевать, Варвара, отойдя на несколько шагов в сторону, быстро сняла одну из калош, которые на босу ногу носила зимой и летом, и тут же, присев на корточки, навалила ее доверху. Затем, черпая из калоши полными пригорошнями, мажа своих и чужих, – словом, всех, кто оказывался на дороге, она кинулась в отчаянную контратаку. Колиными людьми, уже было праздновавшими победу, овладел ужас. Как Козленков, правда, с безопасного противоположного берега, ни заклинал их остановиться, держаться до последнего, как ни кричал, что подкрепление близко, они молниеносно, отчасти даже скомкав финал, станцевали звук «О» и бросились в Таракановку. На этом бой и окончился. Преследовать их юродивые не стали.

Надо признаться, что неудача лишь помогла Спирину. Он понял, что и Феогност, и Коля – отыгранная карта, никого и никогда они поднять не сумеют. Полагаться он может только на себя. Последующие две недели – позже Феогност уехал в Экибастуз, а Коля вернулся к Нине в Спасоналивковский – они, все там же, на командном пункте, яростно спорили, кто из них двоих одержал победу. Феогност был убежден, что раз Колины люди оставили поле боя, позорно бежали, исход сражения не вызывает сомнений; Коля же доказывал, что в руководствах по проведению судебных поединков оружие, которое применила Варвара Арзамасская, даже не упоминается; следовательно, Феогност злостно нарушил правила и ему должно быть засчитано поражение. Спирин не гнал их, но братья его больше не интересовали. Так – каждый уверенный в собственной победе – они в итоге и расстанутся.

Между тем Спирин продолжал ежедневно обзванивать областные управления НКВД, но и на местах было тихо, как в гробу. Те чекисты, которым он назначил поднять народ на восстание, и другие, кто получил приказ пока оставаться верными советской власти, равно честно выполняли свой долг, но раскачать болото не удавалось. И тут, вполуха слушая перебранку Коли с Феогностом, Спирин вдруг сообразил, в чем причина их общей неудачи, и понял, что, чтобы запустить механизм, его сначала надо смазать, а для этого необходима кровь, пусть немного, но настоящей крови; дальше пойдет само собой. Беда была в том, что, сколько Спирин ни делил чекистов, все равно друг для друга они по-прежнему были сослуживцами, выполняющими важное задание партии: встречаясь, они по-товарищески обнимались, по вечерам с женами ходили друг к другу в гости – а народ не дурак, за нос его так просто не проведешь. Народу нужна была кровь. Только кровь была в этой стране правдой. Без крови люди отказывались верить, и что они правы, Спирин больше не сомневался.

За неделю до отъезда Феогноста и Коли, двенадцатого июля, в шесть часов вечера по НКВДшным округам ушло два сверхсекретных приказа. Адресатом одного был начальник областного управления НКВД, другого – чекист, персонально отвечающий за антисоветскую деятельность (ниже для краткости – «человек Спирина»). По внешности приказы были схожи, чего не скажешь об их смысле. Начальники управлений НКВД ставились в известность, что, по надежным агентурным источникам, «человек Спирина» вместе с преданными ему людьми, перейдя на сторону врага, будет добиваться перерастания антиправительственных выступлений в вооруженное восстание. Цель – свержение в вашем городе, а потом и во всей стране, советской власти. В связи с этим подчиненному вам личному составу, в дополнение к табельному оружию, надлежит выдать винтовки с полным боекомплектом, а также укрепить здание управления НКВД и обкома партии: в проемах окон установить станковые пулеметы, у ворот и подъездов – легкие пушки. Кроме того, говорилось в приказе, необходимо принять все меры для скорейшего задержания заговорщиков, их ареста живыми или мертвыми. Последнее слово было здесь, конечно, главным.

Аналогичный приказ получили и «люди Спирина». Им было сообщено, что, по агентурным данным, начальник управления НКВД вместе с первым секретарем обкома намереваются выступить против линии ЦК партии. Вопреки строжайшему запрету силой подавить проводимые в их городе антиправительственные митинги, впоследствии же силой захватить и власть в стране. Дабы подавить мятеж, «человеку Спирина» предлагалось: первое – вооружить своих людей плюс сочувствующих из народа винтовками, пулеметами, пушками, второе – начать немедленный штурм штаба заговорщиков.

Новые приказы призваны были расколоть «органы», помочь получить первую кровь. Что же до положения на местах, то, отобрав для себя самых энергичных, самых инициативных сотрудников, Спирин верил, что перевес везде окажется на их стороне. Он не ошибся.

Приказы были отправлены, однако четверг, как и предыдущие дни, прошел спокойно. Чекисты словно пробовали новый расклад «на зуб», взвешивали, примеривались к нему. Но вот они привыкли, сжились с ним, и в пятницу утром к Спирину стали поступать сообщения, что то тут, то там постреливают. Правда, пока выстрелы были одиночные. Ночью с пятницы на субботу стреляли уже в разных концах страны, но и там неуверенно, несмело. Огонек явно теплился, не гас, и надежда, что он не потухнет, наоборот, займется по-настоящему, была.

К вечеру в ту же субботу чуть не половина областей страны телефонировала, что и у них стреляют, но как – чтобы убить или только пугают, Спирин понять не мог. Ему везло, был конец недели, и кремлевские начальники, утомленные жарой, успокоенные тишиной, благолепием последних дней, разъехались по дачам. Спирин не сомневался, что еще и сейчас сильным окриком из Кремля пламя можно загасить, однако окрика не было, кричать было некому.