Наконец, в обеих редакциях 1-я часть венчается главой, где действие переносится — обгоняя Бендера со свитой — в Одессу / Черноморск, где изображены злоключения старого ребусника Синицкого в «стране большевиков» и где намечена важная сюжетная линия влюбленности Корейко во внучку ребусника Зоею (впоследствии неосторожные признания миллионера девушке позволят Остапу обнаружить его на строительстве Турксиба).

В «Великом комбинаторе» у Корейко есть неудачливый соперник — «молодой человек, который называл себя Борисом Древляниным, а на самом деле носил скромную греческую фамилию Папа-Модерато». В «Золотом теленке» Ильф и Петров избавились от «молодого человека», убрав и замечательный эпизод о его похождениях в мире кинопроизводства: «Этот молодой человек был отравлен сильнейшим из кинематографических ядов — ядом кинофакта.

Год тому назад тихий греческий мальчик с горящими любопытствующими глазами из Папы-Модерато превратился в Бориса Древлянина. Это случилось в тот день, когда он окончил режиссерский цикл кинематографических курсов и считал, что лишь отсутствие красивого псевдонима преграждает ему дорогу к мировой известности. Свой досуг Древлянин делил между кинофабрикой и пляжем. На пляже он загорал, а на фабрике всем мешал работать. В штат его не приняли, и он считался не то кандидатом в ассистенты, не то условным аспирантом.

В то время из Москвы в Одессу прикатил поруганный в столице кинорежиссер товарищ Крайних-Взглядов, великий борец за идею кинофакта. Местная киноорганизация, подавленная полным провалом своих исторических фильмов из древнеримской жизни, пригласила товарища Крайних-Взглядова под свою стеклянную сень.

— Долой павильоны! — сказал Крайних-Взглядов, входя на фабрику. — Долой актеров, этих апологетов мещанства! Долой бутафорию! Долой декорации! Долой надуманную жизнь, гниющую под светом юпитеров! Я буду обыгрывать вещи! Мне нужна жизнь, как она есть!

К работе порывистый Крайних-Взглядов приступил на другой же день.

Розовым утром, когда человечество еще спало, новый режиссер выехал на Соборную площадь, вылез из автомобиля, лег животом на мостовую и с аппаратом в руках осторожно, словно боясь спугнуть птицу, стал подползать к урне из окурков. Он установил аппарат у подножия урны и снял ее с таким расчетом, чтобы на экране она как можно больше походила на гигантскую сторожевую башню. После этого Крайних-Взглядов постучался в частную квартиру и, разбудив насмерть перепуганных жильцов, проник на балкон второго этажа. Отсюда он снова снимал ту же самую урну, правильно рассчитывая, что на пленке она приобретет вид жерла сорокадвухсантиметрового орудия. Засим, немного отдохнув, Крайних-Взглядов сел в машину и принялся снимать урну с ходу. Он стремительно наезжал на нее, застигал ее врасплох и крутил ручку аппарата, наклоненного под углом в сорок пять градусов.

Борис Древлянин, которого прикомандировали к новому режиссеру, с восхищением следил за обработкой урны. Ему и самому тоже удалось принять участие в съемке. Засняв тлеющий окурок папиросы в упор, отчего она приняла вид пароходной трубы, извергающей дым и пламя, Крайних-Взглядов обратился к живой натуре. Он снова лег на тротуар, на этот раз на спину, — и велел Древлянину шагать через него взад и вперед. В таком положении ему удалось прекрасно заснять подошвы башмаков Древлянина. При этом он достиг того, что каждый гвоздик подошвы походил на донышко бутылки. Впоследствии этот кадр, вошедший в картину “Беспристрастный объектив”, назывался “Поступь миллионов”.

Однако все это было мелко по сравнению с кинематографическими эксцессами, которые Крайних-Взглядов учинил на железной дороге. Он считал своей специальностью съемки под колесами поезда. Этим он на несколько часов расстроил работу железнодорожного узла. Завидев тощую фигуру режиссера, лежащего между рельсами в излюбленной позе — на спине, машинисты бледнели от страха и судорожно хватались за тормозные рычаги. Но Крайних-Взглядов подбодрял их криками, приглашая прокатиться над ним. Сам же он медленно вертел ручку аппарата, снимая высокие колеса, проносящиеся по обе стороны его тела.

Товарищ Крайних-Взглядов странно понимал свое назначение на земле. Жизнь, как она есть, представлялась ему в виде падающих зданий, накренившихся набок трамвайных вагонов, приплюснутых или растянутых объективом предметов обихода и совершенно перекореженных на экране людей. Жизнь, которую он так жадно стремился запечатлеть, выходила из его рук настолько помятой, что отказывалась узнаваться в крайне-взглядовском экране.

Тем не менее у странного режиссера были поклонники и он очень этим гордился, забывая, что нет на земле человека, у которого не было поклонников. И долго еще после отъезда режиссера Борис Древлянин тщательно копировал его эксцентричные методы».

Эпизод замечателен тем, что это — очередная пародия на левое искусство: Крайних-Взглядов — бесспорно великий режиссер-кинодокументалист Дзига Вертов, который — вместе с ВУФКУ (Всеукраинское фотокиноуправление), где он рабтал, и киноками (группа кинодокументалистов), которых он возглавлял, — всплывает в записных книжках Ильфа за 1928–1929 годы[323]. Такого рода пародии были созвучны скорее программе «Двенадцати стульев», но эпизод удалили, вероятно, и по поэтологическим причинам. Борис Древлянин — наряду с наличным Корейко, слабым претендентом на Зоею, и грядущим Бендером, сильным претендентом — похоже, избыточен. Его удаление было компенсировано — в плане энциклопедического охвата современной жизни — набегами Остапа на черноморских кинематографистов, а в плане сюжета — счастливым победителем Бендера, который явился в финале и которого Зося предпочла командору: это — положительный советский юноша, «секретарь изоколлектива железнодорожных художников», наделенный вместе с тем подозрительными (сточки зрения генетического родства с Папа-Модерато) именем и фамилией — Перикл Фемиди.

Напротив того, в «Золотом теленке» последняя глава 1-й части обогатилась за счет вставки сценки, повествующей о чистках. Вычистили жильца Синицких Побирухина: «Теперь он ходил по городу, останавливал знакомых и произносил одну и ту же полную скрытого сарказма фразу: “Слышали новость? Меня вычистили по второй категории!” И некоторые знакомые сочувственно отвечали: “Вот наделали делов эти бандиты Маркс и Энгельс”. А некоторые ничего не отвечали, косили на Побирухина огненным глазом и проносились мимо, труся портфелями».

Как уже отмечалось, мотив «чистки» приобрел значимость только в «Золотом теленке», так что явление чистки в последней главе 1-й части — как ранее и речь Остапа о «разногласиях» с советской властью — есть вплетение идеологически актуальной сюжетной линии, которая получит в романе триумфальное развитие.

В обеих редакциях завершается последняя глава изящной виньеткой: Корейко случайно встречает «Антилопу-Гну», где — в сопровождении свиты — восседает его будущий соперник, еще не открывший победоносную кампанию по изъятию миллиона.

«— Привет первому одесситу! — крикнул Остап» («Великий комбинатор»).

«— Привет первому черноморцу! — крикнул Остап» («Золотой теленок»).

Согласно обеим редакциям, неважно где — в Одессе или Черноморске, но все готово к борьбе титанов — двух комбинаторов.

Подпольный миллионер-антагонист

Специфика построения сюжета в «Золотом теленке» заключается в том, что в этом романе — в отличие от «Двенадцати стульев» — Бендер встретил достойного противника. Подпольный миллионер Корейко — не