С годами генерал отнюдь не утратил чувства юмора. Однажды, когда де Голль работал в своем кабинете в Елисейском дворце, из комнаты адъютантов вдруг раздался громкий смех. Он продолжался долго. Президенту пришлось вызвать адъютанта Гастона де Бонневаля и спросить, в чем дело. Тот ответил: «Мой генерал, это Тессейр рассказывает свою очередную историю. Его репертуар неисчерпаем». «Ну надо же, – с грустью произнес де Голль, – а почему он не заходит сюда и не рассказывает о своих историях мне»?{552}

Еще один забавный случай произошел во время поездки президента на Корсику. В каждом городе генералу рассказывали, что в нем делал молодой Бонапарт. Во время обеда в Корте его мэр заявил де Голлю: «Наполеон родился в Аяччо, но доподлинно известно, что он был зачат здесь, в Корте». Президент улыбнулся, с удивлением поднял на мэра свои карие глаза и сказал: «Очень интересно! Расскажите, пожалуйста, поподробнее»{553}.

В начале 1965 года возобновился диалог Франции с Англией, практически «замороженный», после того как де Голль наложил вето на вступление Великобритании в «Общий рынок». Причиной тому послужила смена власти в этой стране. Консервативный кабинет Макмиллана сменил лейбористский во главе с Гарольдом Вильсоном.

Президент Франции впервые встретился с новым британским премьером в Лондоне, в январе 1965 года на похоронах Черчилля. Генерал пригласил Вильсона в Париж и беседовал с ним в апреле в Елисейском дворце. Де Голль надеялся, что лейбористское правительство изменит свое положение «младшего брата США» и перестанет следовать в фарватере внешней политики Соединенных Штатов. Однако ничего подобного не произошло. Поэтому разногласия Франции и Великобритании, главным образом по поводу вступления Англии в ЕЭС, остались прежними.

С большими трудностями Франция столкнулась на продолжающихся переговорах внутри «Общего рынка». Ее партнеры хотели, чтобы внутри ЕЭС принятие всех важных решений было возложено на комиссию, носящую наднациональный характер, а не на каждое отдельное государство, имеющее право вето. Этот принцип в корне противоречил голлистской концепции «Европы отечеств». Генерал сразу высказал свое отрицательное отношение. В знак протеста он отозвал в июне 1965 года постоянного представителя Франции при «Общем рынке». Такая позиция получила название политики «пустого кресла».

Осень 1965 года стала для де Голля временем серьезных раздумий. Заканчивался семилетний срок его пребывания на посту главы государства. В декабре должны были состояться очередные президентские выборы. Генерал сам еще в 1962 году выступил инициатором их проведения путем всеобщего голосования. Теперь ему предстояло решить, будет ли он выставлять свою кандидатуру на повторный срок. Французы тоже давно хотели знать об этом. Еще в начале года в конце пресс-конференции один из журналистов спросил президента: «Как вы себя чувствуете, мой генерал?» Де Голль ответил шуткой: «Неплохо, но уверяю вас, в один прекрасный день я все-таки умру»{554}.

Президент действительно чувствовал себя хорошо, но долго не объявлял, будет ли выдвигаться в декабре на выборах. А тем временем его соперники уже в начале осени 1965 года начали действовать. От правой оппозиции выставился Жан Леканюэ. Единым кандидатом левых сил стал Франсуа Миттеран. Они выступали по радио и телевидению, без устали ездили по стране и громили в своих речах установленный генералом режим «личной власти». Словом, оба политика вели настоящую мощную предвыборную кампанию согласно всем законам жанра.

Де Голль объявил о выдвижении 4 ноября – за месяц до выборов. Он не хотел вести открытую борьбу с соперниками, оспаривая их обвинения. Президент считал ниже своего достоинства вступать с ними в полемику. Он полагал, что его многолетняя деятельность на благо Франции говорит сама за себя. Сторонники генерала просили его хотя бы выступить по телевидению перед французами. А он им отвечал: «Ну что мне им сказать? Меня зовут Шарль де Голль, мне 75 лет»{555}. И все-таки в день выдвижения президент произнес речь, которую передавали по радио и телевидению.

«Француженки, французы! – восклицал он. – Двадцать лет назад, когда Франция стояла на краю пропасти, я уверовал, что мое призвание привести ее к освобождению, победе и сделать хозяйкой собственной судьбы. Семь лет назад я понял, что должен встать во главе страны, чтобы уберечь ее от гражданской войны, финансового краха и дать ей институты, соответствующие современной эпохе. С тех пор я управляю Францией, и она следует невиданным доселе путем внутреннего развития, живет в мире, в достойной политической и моральной обстановке. Сегодня я готов продолжать выполнение моей задачи. Я понимаю, каких усилий это будет стоить, но утверждаю, что они будут предприняты во имя Франции»{556}.

Да, речь была красивой и возвышенной. Но таких ли слов ждали от президента соотечественники? А может быть, они хотели, чтобы он сказал, что намерен делать не для Франции, а для них, для того, чтобы их жизнь стала лучше и сытнее? Де Голлю такое и в голову прийти не могло.

Голосование 5 декабря страшно разочаровало президента. За него было подано 44,64 %. Миттеран собрал 32 %, Леканюэ – 16 %. Итак, генерал не смог получить половины голосов. Он считал, что французы отплатили ему черной неблагодарностью за его каждодневный, интенсивный труд на благо отечества. Теперь объявлялся второй тур. Его, «самого знаменитого из французов», сограждане подвергли унизительной баллотировке. Де Голль должен был вместе с каким-то Миттераном, к которому он относился с презрением, пройти повторное испытание всеобщим голосованием.

Президент даже хотел бросить все и отказаться от дальнейшей борьбы за власть. Но он быстро успокоился и стал готовиться ко второму туру. Генерал согласился, по совету сторонников, дать в телевизионном эфире три интервью журналисту Мишелю Друа. Перед де Голлем поставили задачу опуститься до уровня простых французов и попытаться им понравиться. Однако президент сам признавался: «Моя внешность и моя манера держаться никак не могут очаровать аудиторию»{557}.

Результаты второго тура, прошедшего 19 декабря, тоже не были блестящими. Де Голль набрал 54,49 % голосов. В восторг от таких цифр он, конечно, не пришел. Через десять дней генерал писал сестре: «Ничего другого от этих выборов и не следовало ожидать, учитывая, что наши французы с легкостью и даже рассеянностью смотрят на вещи – поэтому они и падки на демагогию политиканов»{558}. И тем не менее, как бы президент ни был разочарован, мандат на второй срок он получил и решил идти дальше. Де Голль не сомневался, что Франции необходимо продолжение его почина.