На следующий день королева вызвала к себе г-на де Шатонефа и свела с ним на очную ставку Стаффорда, который бесстыдно утверждал, что сговаривался о заговоре с г-ном де Траппом и неким арестантом из долговой тюрьмы; целью заговора было ни больше ни меньше как покушение на жизнь королевы. Г-н де Шатонеф с негодованием отверг все эти утверждения, но у королевы имелись слишком веские основания не верить даже самому очевидному. Она объявила г-ну де Шатонефу, что только посольское звание мешает ей арестовать его, подобно его сообщнику де Траппу, а также что, направляя немедля, как она и обещала, посла к Генриху III, она велит ему не только объяснить французскому королю причины недавно вынесенного приговора и его скорого приведения в исполнение, но и обвинить г-на де Шатонефа в участии в заговоре, уже одно раскрытие которого смогло убедить ее согласиться на казнь шотландской королевы, поскольку на опыте доказало, что до той поры, пока живет эта ее противница, собственная ее жизнь ежечасно находится под угрозой.

В тот же день Елизавета поспешила распространить не только в Лондоне, но и по всей Англии известие, что она избежала нового покушения; поэтому, когда через два дня после отъезда французских послов прибыли посланцы Шотландии, которые, как мы видим, не слишком-то торопились, Елизавета ответила им, что они явились в крайне неудачный момент, так как она только что получила новое подтверждение того, что, пока жива Мария Стюарт, ее жизнь, жизнь английской королевы, находится в опасности. Роберт Мелвил хотел ответить ей, но Елизавета гневно объявила ему, что это именно он дал королю Шотландии зловредный совет вступиться за свою мать и, если бы у нее был такой советник, как он, она приказала бы отрубить ему голову. На что Мелвил сказал:

– Даже с риском для жизни я никогда не откажусь дать своему государю добрый совет. А отсечения головы, напротив, достоин тот, кто посоветовал бы сыну не препятствовать убийству матери.

Выслушав это, Елизавета велела послам удалиться и объявила, что вскоре сообщит им свой ответ.

Прошли четыре дня, а поскольку ответа так и не было, послы попросили прощальной аудиенции у той, к кому приехали, дабы узнать ее окончательное решение; королева согласилась принять их, и аудиенция прошла точно так же, как данная г-ну де Бельевру, – в упреках и жалобах. Наконец Елизавета поинтересовалась, а чем они могут гарантировать ее безопасность и жизнь, если она согласится помиловать королеву Шотландии. Послы ответили, что они уполномочены своим королем и всей знатью его королевства на то, чтобы убедить Марию Стюарт отказаться от всех прав на корону Англии в пользу своего сына и просить быть порукою этого обязательства короля Франции, а также всех государей и владетелей, ее родичей и друзей.

После этих слов Елизавета, совершенно не владея собой, что с ней случалось крайне редко, вскричала:

– Да что вы такое говорите, Мелвил? Ведь это же значит подарить моему врагу, имеющему право на одну корону, право на обе!

– Выходит, ваше величество считает моего повелителя своим врагом? – осведомился Мелвил. – А он пребывает в счастливом заблуждении, полагая себя вашим союзником.

– Нет, нет, – покраснев, спохватилась Елизавета, – я оговорилась. И если вы, господа, сумеете все уладить, то я, чтобы доказать, что считаю короля Иакова Шестого своим добрым и верным союзником, вполне склонна проявить милосердие. Так что старайтесь, а я буду стараться со своей стороны.

С этими словами она удалилась, и послы также отправились к себе, успокоенные блеснувшим им лучиком надежды.

В тот же вечер г-ну Грею, главе посольства, нанес якобы личный визит некий придворный и в беседе с ним сказал, «что будет крайне трудно сочетать безопасность королевы Елизаветы и сохранение жизни узницы; кроме того, ежели королева Шотландии будет помилована и когда-нибудь она или ее сын взойдут на английский престол, это поставит под угрозу жизнь членов комиссии, голосовавших за смертный приговор; по его мнению, есть лишь один способ все уладить: король Шотландии должен отказаться от своих претензий на английское королевство, а иначе Елизавете просто-напросто опасно сохранять жизнь шотландской королеве». Г-н Грей, пристально глянув на гостя, поинтересовался, не его ли государыня поручила ему высказать эти соображения. Однако придворный заявил, что сам дошел до этого и высказывает эти мысли как собственное мнение.

Приняв в последний раз шотландских послов, королева объявила, что «после долгих раздумий она не нашла способа сохранить жизнь королеве Шотландии и обеспечить при этом собственную безопасность, а посему не может помиловать ее».

На таковое заявление г-н Грей ответил, что «в таком случае, раз дело принимает подобный оборот, они имеют повеление своего государя заявить ей от имени короля Иакова, что все, что было совершено с его матерью, не имеет законной силы, понеже у королевы Елизаветы нет права судить королеву, такую же, как она, равную ей по сану и по рождению; вследствие всего вышесказанного они предупреждают, что сразу же по их возвращении, как только их государь будет осведомлен, чем завершилось их посольство, он соберет сословия и направит посланников ко всем христианским государям, дабы обсудить с ними, что они могут предпринять, дабы отомстить за ту, кого не сумели спасти».

Елизавета вновь вышла из себя и сказала, что не верит, будто их король поручил им говорить с нею подобным образом, но послы ответили, что готовы вручить ей это заявление в письменном виде, скрепленное их подписями; тогда Елизавета объявила, что направит посланника к своему доброму и верному союзнику королю Шотландии, дабы все это уладить с ним. Но послы сообщили ей, что их государь не примет никого до их возвращения. После этого Елизавета попросила их не уезжать в ближайшее время, поскольку она еще не приняла окончательного решения.

Вечером после этой аудиенции г-на Грея навестил лорд Хингли и, увидев у него превосходные пистолеты, привезенные из Италии, весьма их хвалил; сразу же после его отъезда г-н Грей попросил родственника лорда Хингли отвезти ему эти пистолеты в подарок. Молодой человек, крайне обрадованный столь приятным поручением, решил исполнить его в тот же вечер и отправился во дворец королевы, где жил его родственник, дабы вручить ему подарок. Однако едва он успел войти, как его задержали, обыскали и нашли при нем подаренные пистолеты. И хотя пистолеты не были даже заряжены, молодого человека подвергли аресту, правда, в Тауэр не отправили, а содержали под охраной в его собственной комнате.

На другой день разошелся слух, что шотландские послы тоже хотели убить королеву и что у убийцы были обнаружены пистолеты, которые ему вручил собственноручно Грей.

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы у послов открылись глаза. Убедившись, что они ничего не в силах сделать для несчастной Марии Стюарт, послы оставили ее на произвол судьбы и уже на следующий день отбыли в Шотландию.

Как только они уехали, Елизавета послала своего секретаря Дейвисона к сэру Эймиасу Полету. Дейвисону было поручено вновь прощупать тюремщика в отношении судьбы узницы; королеву пугала необходимость публичной казни, и она вновь вернулась к давним замыслам насчет отравления или убийства Марии Стюарт, однако сэр Эймиас Полет заявил, что не впустит к Марии никого, кроме палача, но и тот должен будет представить приказ об исполнении приговора, составленный по всей форме. Дейвисон доложил его ответ Елизавете, и та, слушая его, неоднократно топала ногой, а когда он договорил, воскликнула, не в силах сдержаться: