– Найдется. Хотя давно в том погребе никто не ночевал.

– Давно твою родовую корчму никто пожечь не хотел, – резковато бросил Андрий. – Говорить с ними утром будем.

От дверей подошел Тивас, вытирая руки расшитым полотенцем. Уселся, взял со стола кубок, отхлебнул.

– Вы, дражайшие, когда бьете, наперед хоть немного думайте. Один Хамыц додумался, что нам информация нужна. Одного спас, а другим мои знания не понадобятся. От рогатого пользы вообще никакой. Рычит только и требует немедленно принять его на службу. Сказал мне лишь откуда он родом, но к стыду своему я ничего не знаю о его земле. – Наш гуру многозначительно посмотрел мне в глаза.

Человек, знающий все или почти все об этом мире, не знает такой малости, как местонахождение географического пункта. Из этого можно делать очень далеко идущие выводы. Похоже, мы таки зацепились краешком за странную паутинку, которая так тревожила нашего духовного лидера. Но тут ход моих дедуктивных размышлений прервал какой-то шум у дверей.

К столу подошел остролицый предводитель зеленых. Он аккуратно положил перед нами семь хорошо мне знакомых белооперенных стрел.

– Я, мастер Зеленой Лиги Ингвар, хочу спросить у тебя, кавалер Андрий, видел ли ты имперский фирман или фирман Зеленой Лиги у этого человека? – и вперил свой весьма обвинительный перст в белозубо улыбающегося Баргула, который скромненько так стоял, разве что ножкой не делал, вежливо положа левую рученьку на сагайдак, а правой застенчиво этак почесывал свои шикарные, давно не стриженные лохмы, в опасной близости от колчана, полного белооперенных стрел. За спиной его стояла пара ребяток в защитной робингудовской форме с длиннейшими луками в руках, причем стрелы на луки были наложены. И луки, и стрелы, и даже перья на них были зеленого, совершенно махновского цвета.

Мне даже стало очень гордо за молчаливую слаженность нашего коллектива. Унго слегка довернул лежащую на столе Брунгильду, и ее хищное, трехгранное жало недобро блеснуло в сторону одного из конвоиров. А меланхоличный красавец Граик надумал пообрезать ногти своей дагой. Хамыц, тот вообще с места не сдвинулся, но я знал, как мало времени ему надо, чтобы этот самый Ингвар вдруг расстался бы со своей буйной головой, полной разных там недоброжелательностей.

– Нет.

– Тогда почему отрок сей, нарушая рескрипт Блистательного Дома, пользуется оружием, дарованным лишь Зеленой Лиге и четырем лишь семьям Хушшар? – Голос обвинителя зазвенел возмущением монополиста. – Как мастер Зеленой Лиги я требую у тебя, кавалер Андрий, как у представителя лорда Шарм'Ат взятия сего отрока под стражу до предания суду Зеленой Лиги.

Андрий оторопел.

– Не горячись, достойный мастер, – раздался спокойный голос Тиваса. – Ведомо ли тебе, что отрок этот – чужеземец и законов земли нашей не ведает?

– Нет, но…

– Ведомо ли тебе, что оружие применено для защиты добрых подданных Блистательного Дома?

– Ведомо, – неохотно согласился Ингвар.

– Ведомо ли тебе, что для защиты подданных могут привлекаться чужеземцы с тем оружием, которым владеют?

– Ведомо.

– Хорошо ли владеет чужеземец поименованным оружием?

– Превосходно, твоя милость.

У лесного гангстера не было никаких шансов на победу в логических экзерсисах с коварным Тивасом.

– А можешь ли ты, как мастер Зеленой Лиги, подтвердить свои слова, дав ему ученический фирман?

Мастер Ингвар был в явном замешательстве.

– Могу.

– А о чем же тогда спорить? Я уверен, что с твоей рекомендацией лорд Шарм'Ат обязательно возьмет этого чужеземца на службу для защиты подданных. Верно?

– Верно.

– Ну так не будем спорить. У нас и без того был сложный день. Лучше насладись пищей и вином, что уже подготовили для тебя и твоих спутников помощники нашего доброго хозяина.

И Ингвар, отлично понимающий, что ему задурили голову, но не понимающий как, со своими соратниками отправился питаться. Но взорами они нас наградили недоброжелательными.

Проснувшись, я ощутил, что слегка побаливает голова. Неудивительно. После столь солидных возлияний. Но слегка. А вот тело переполняла приятная легкость. И ему было уютно на хрустящих простынях. Признаюсь. Отвык. Почти месяц походной жизни с легкими перерывами. Экзотика поднадоела.

Одеяло взлетело, отброшенное. Уже вставая, я ухватил рукоять меча, и он загудел, раскручиваемый в восьмистороннем замахе, засвистел в выпадах и защитах, рассекая солнечные лучи, падающие из окна, взвихривая блестящие пылинки. Теперь он уже не был чужим. Напротив, казался продолжением руки, и продолжение это летало, не задевая мебели, легко проносясь сквозь прозрачное тело воздуха. Мелькало. И не задевало хода мыслей. Не мешало. Порхало, разгоняя по телу кровь, будя мышцы, отгоняя сонную одурь. Ну не умею я сразу переходить от сна к бодрствованию, как зверь. Потому как не зверь. Человек. А это, как известно, звучит гордо.

Организм развернулся в изящном пируэте, и меч привычно нырнул в уютную щель ножен. Красота.

Хотя на табурете стояли бадья и кувшин с водой, водные процедуры я решил принять во дворе, так как пораженное цивилизацией сознание не желало понимать, как можно одновременно поливать из кувшина и умываться. Вдев себя в брюки, вбив конечности в сапоги и обозначив талию поясом, я отправился во двор, где застал потрясающую картину.

Утро, как я уже отмечал, было солнечное, приятное такое утро. Павших убрали. Кровь замыли. У колодца, весело повизгивая, давешние молоденькие певуньи поливали из ведер Хамыца. Он ржал. По кудлатой светлой шерсти текла вода, застревая в многочисленных впадинках мощных мышц, обегая бугорки. Он встряхивался, как волк, и брызги, алмазами блестя на солнце, неслись в разные стороны попадая и на поливальщиц, отчего те дружно и радостно начинали восторженно визжать.

А рядом на крепкой скамье, сколоченной из толстых плах, сидели Унго и его давешний противник. Оба обнажены до пояса и насквозь мокрые. Причем если это приводило в восторг Унго, то на его визави, похоже, эта мокрость, с позволения сказать, столь положительного впечатления не оказала. Он сидел нахмуренной глыбой (интересно, как глыбы хмурятся?) и с явным неудовольствием пытался выжать свои густые волосы. Размеры и мускулюс мужчины просто поражали. Унго, на полголовы превышающий меня ростом и раздутый мышцами, как душка Арнольд, казался рядом с ним тонким, звонким и прозрачным, как юный гимназист рядом со зрелым молотобойцем.

– Истинный воин, друг мой, должен быть чист, – ухватил я ухом кусок речи, пропагандирующей полезность гигиены. – И благоуханен.

Гигант вдруг встал и вытянулся по стойке «смирно».

– А я, господин мой, себя никому нюхать не дам, – после чего сел.