Баба Марфа, уже одетая в свои широкие фланелевые шаровары, старательно писала на испорченном графиком листке свой адрес. Перед нею лежала красивая визитка мистера Бэра. Сам он зашнуровывал лыжные ботинки.

– Наш директор просит передать вам привет, – сказал Николай. – Я сейчас тоже оденусь.

– Вам не надо этого делать. Я хочу проводить сам, один.

– Но я не могу вас отпустить одного, мистер Бэр. Вы представляете, что произойдет, если вы заблудитесь?

– Это невозможно. Я должен побыть с Марфой один, – упрямо запротестовал Бэр.

Николай вернулся в комнату и, порывшись в вещах, достал ракетницу с единственной ракетой.

– Это все, что у меня есть. Но будет лучше, если я пойду следом за вами. На небольшом расстоянии.

– Мистер Горюнов. Я хочу, чтобы вы остались здесь. – В голосе Бэра Николай почувствовал неожиданное железо. – Марту буду провожать я один.

– Пусть, пусть проводит, – вступилась вдруг баба Марфа. – Ты не пугайся. Я ему далеко уйти не дам, скоро назад отправлю.

Ничего хорошего такие проводы Николаю не предвещали. Выйдя на улицу, он хмуро смотрел, как они надевают лыжи. Потом, когда баба Марфа поднялась, заставил себя улыбнуться.

Но улыбка, видимо, получилась вымученная, потому что Бэр проговорил примирительно:

– Не смотрите на меня так, словно видите в последний раз, мистер Горюнов, у себя дома зимой я хожу на лыжах каждый день. И каждый день спокойно возвращаюсь.

– Если вас не будет здесь через полтора часа, я выхожу следом, – только и мог проговорить Николай в ответ.

Он подождал, пока две фигурки лыжников, проехав бок о бок по улице поселка, не растворились во мгле. И вернулся в дом.

На душе скребли кошки. Отпускать Бэра одного было категорически нельзя. Случись что, рассказывай потом про упрямое выражение на лице знаменитого гостя. И Николай Николаевич, вместо того чтобы засесть в лаборатории, стал натягивать лыжный костюм.

Но тут снова зазвонил телефон.

«Опять директор», – подумал Николай.

Но это была Вика.

– Коля, милый! Ты представляешь, я даже радоваться боюсь, чтоб не сглазить: у Димки уже две ночи нет приступов. Экстрасенс, Андрей Бенедиктович, – ужасно хороший человек! Он даже не взял денег, представляешь! Приходил, что-то такое там сделал, что Димка сразу по-человечески задышал, и взял его фотографию, чтобы по фотографии корректировать карму. Я же говорила, что он вылечит, а ты не верил!

Николай считал всех этих корректировщиков карм такими же жуликами, как лохотронщиков: сначала поздравляют тебя с выигрышем, потом выманивают деньги, потом исчезают.

Он даже и сейчас хотел предупредить Вику, чтобы она все-таки не очень доверялась этому Андрею Бенедиктовичу. Потянула, сколько возможно, с оплатой его камлания. Но Вика перебила:

– И еще, ты знаешь, Андрей Бенедиктович отменил все лекарства. Сказал, что если и будет кризис, то небольшой и чтобы я ни в коем случае не вызывала посторонних врачей. У него какая-то своя методика, которая не допускает вмешательств. А у нас как раз консультация у профессора послезавтра. Ты как думаешь, стоит ехать?

– Если так уж все в порядке, может, пока не стоит, – посоветовал, поддавшись ее радости Николай. – Попробуй позвонить и перенести дней на десять. А там, если все будет хорошо, тогда можно и отменить.

– Ты-то как?

– Хорошо. К Бэру вот знакомая приезжала. Бывшая невеста. Ей сейчас семьдесят пять.

– Ты только смотри, один не погружайся! Слышишь! И в волну тоже – не лезь, пожалуйста! Обещаешь?

– Обещаю, – сказал он, улыбаясь.

Он стоял одной ногой в штанине лыжных брюк и, когда положил трубку, продолжая улыбаться, немедленно стал натягивать вторую.

Через несколько минут Николай уже застегивал крепления на лыжах рядом с крыльцом, а потом, с силой отталкиваясь палками, заспешил в ту же сторону, куда уехали Бэр с бабой Марфой.

Бэра он встретил довольно скоро. Тот двигался навстречу, размеренно отталкиваясь палками, и нисколько не удивился, завидев Николая Николаевича.

– Мы простились с ней навсегда, и она пошла дальше одна, – объяснил он. И добавил: – Будем работать, мистер Горюнов. Довольно грустно знать, что ничего нового меня уже не ждет. Не будет никогда. У Марты свой долг перед прежней жизнью. И этот долг как крест она должна нести одна, без меня.

В такой ситуации принято собеседника обнадеживать. И другому Николай Николаевич объявил бы, что у него тоже все еще впереди. Но тут промолчал.

Они снова сидели допоздна в полутьме лабораторного корпуса, по очереди вглядываясь в окуляр микроскопа, время от времени включая электрический чайник и опуская очередной пакетик «липтона» в фарфоровые кружки с кипятком.

Данные эксперимента подтверждали предыдущие графики Николая и наводили обоих на кое-какие новые мысли.

Владлен Парамонов готовил очередное письмо. В детективных американских фильмах злодеи для этой цели все еще продолжают вырезать из газет буквы, а потом наклеивают их с помощью пинцета на лист бумаги. Это подтверждает мнение о том, что и в самой продвинутой стране далеко не все успели овладеть компьютерной грамотностью. Владлену тоже не сразу пришла мысль использовать в качестве инструмента шантажа принтер.

Хирург, который обещал прооперировать и лечить матушку, сказал вчера четко: пять тысяч баксов. И взять их Владлен мог только у этой телевизионной сучки. Но она, известив его о согласии, опять отмалчивалась. Хотя, в его представлении, выложить пять тысяч баксов ей было все равно что ему чихнуть.

Это он, пашущий на фирму, да еще играющий по заданиям Андрея то в водопроводчика, то в газовщика-электрика, не то что на приличную иномарку не заработал, даже на лечение собственной матери.

И хотя Андрей имел к ним кое-какое родственное отношение, он насчет денег был скупее скупого рыцаря.

«Напущу на тебя Андрея – не пять, пятьдесят захочешь отдать, – думал Владлен, составляя письмо, – всю жизнь будешь слезы наматывать!»

Однако слезы были ему не нужны, а нужны баксы.

Что там делал Андрей с теми дамочками, к которым посылал Владлена, – было неизвестно. Владлен не влезал в его дела, помня, что знание – не обязательно свет, но иногда и срок.

Несколько дней назад, зайдя в магазин ритуальных услуг по работе от фирмы, он незаметно приватизировал у них со стола несколько бланков. И теперь внутренне хохотал, представляя, как эта сучка Анечка будет читать его послание, напечатанное на похоронном бланке.

Послание он, по обыкновению, вложил в ее почтовый ящик и стал ждать.