«И как это у меня такая замечательная девчонка выросла, а я даже не заметила? Как такое получилось? Чем я заслужила? Или все-таки заслужила, ведь у плохих родителей не может быть хороших детей? Да нет, может. Еще как может. Мне ли не знать. Хотя, наверное, ни один хороший ребенок свою мать не оставит, как-то недостает мне хорошести, не хватает. А вот в Ляльке ее – хоть отбавляй, гораздо больше, чем во мне. Это у нее, наверное, от отца. Лаврик всегда был добряком, никогда не скупился на помощь, никому ни в чем не отказывал… Так и профукал свое состояние. И никто из побирушек не помог ему в тяжелый момент. А почему? А потому, что это только так говорится, что долг платежом красен, а на самом деле – никто по счетам платить не хочет. Хочешь нажить себе врага – помоги человеку. Быть благодарными умеют немногие, большинство, к сожалению, предпочитает забывать о проявленной к ним доброте».

Ну, да бог с ними! Лаврик и сам хорош, много ошибок на своем пути понаделал. А Вика, если чем и была ему обязана, так за все сполна заплатила. С другой стороны, ей, получается, Лаврика нужно всю оставшуюся жизнь благодарить. За такого-то ребенка!

Вика гладила прижавшуюся к ней Ляльку по голове и молчала, витая в собственных мыслях. Дочь в ее объятиях от усталости и нервного напряжения слегка дрожала. Мужчины наблюдали за этой идиллией, ничем ее не нарушая.

Вика решилась прервать тишину:

– А каким врачом ты решила стать?

Отличный вариант. Могла же Лялька давно определиться с профессией и обсудить это дело с матерью, но могла и иметь затруднения с окончательным выбором.

– Я пока не знаю.

«Повезло. Попала в точку».

– Разрываюсь между гинекологией и клинической психологией.

– Понятные метания, – неожиданно весело вклинился в беседу Борис. – То ли женщин лечить, то ли психов – велика ли разница?

Вика хотела было возмутиться, но почувствовала, как плечи дочери в ее руках вдруг заходили ходуном. Лялька смеялась. Потом она отстранилась от матери и, с интересом взглянув на Бориса, сказала:

– Хорошая шутка.

– А это вовсе не шутка, – честно ответил он девочке, но глаза его светились хитрыми искорками.

– Да? – Лялька притворно удивилась. – Ну, или так.

«А эти двое определенно найдут общий язык», – неожиданно подумала Вика и удивилась тому, что эта мысль доставила ей удовольствие.

– Иди в психологи, – вдруг присоединился к разговору Матвей.

«Ох, сейчас начнется! – подумала Вика. – Лялька и так его в штыки воспринимает, а тут еще и советы: куда идти и что делать. Бунтующий подросток не может перестать бунтовать в одночасье. Теперь девочка снова взбрыкнет, и от всей ее хорошести и следа не останется».

Но Лялька вполне миролюбиво спросила:

– А почему – в психологи?

– А по-моему, душа – это самый интересный орган для изучения. Врачи ведь любят покопаться во внутренностях, а уж в душевных закромах можно обнаружить намного больше, чем, например, в печени или в почках.

Вика смотрела на дочь, а та не сводила с Матвея по-детски широко распахнутых, наивных, доверчивых и вместе с тем необычайно серьезных глаз.

Так же серьезно прозвучал и Лялькин голос, когда она, медленно кивнув, сказала Матвею:

– Спасибо, я подумаю.

«И эту девочку я считала избалованной грубиянкой! Сама заставила ее быть такой, забросила совершенно, притащила в дом какого-то постороннего мужика, и что хотела – чтобы ребенок с него пылинки сдувал? Да, может, ей было просто-напросто страшно. Вот она и убегала к Сергею. И вызывающе себя вела – мне назло. «Привела дядьку? А я твоего дядьку терпеть не собираюсь». А теперь что изменилось? Один разговор по душам – и все сразу наладилось? Да нет. Это только малюсенькое колесико, едва заметная шестеренка, которая привела в движение давно сломанный механизм отношений, а для того, чтобы он исправно работал, нужно на него вылить еще изрядную порцию масла в виде доверия, искренности и внимания. Но время есть. Маслом я запасусь».

– Значит, психологом. – Вика задумалась, сосредоточенно нахмурив лоб. – А знаешь, у меня есть еще одна блестящая идея!

Матвей внимал с интересом, Борис закатил глаза. Он узнавал в девочке свою Вику, наполненную энергией, напором и идеями – исключительно блестящими, разумеется!

Вика ничего этого не заметила. Она смотрела только на Ляльку:

– Пока ты будешь учиться, первый центр как раз наберет обороты. О нас заговорят, узнают, найдутся хорошие спонсоры, и тогда мы сможем открыть второй, уже по твоей направленности. Будешь помогать женщинам, которые подверглись насилию. Тут тебе и психология, и гинекология тоже. Здорово я придумала?

– Ага, – зачарованно кивнула девочка, которая уже видела себя в белом халате: сидит она в кабинете и ведет душещипательные беседы с пациентками…

– С клиентурой тут похуже будет, – снова напомнил о себе Матвей. – Бомжей и алкашей много. На стол и кров мы как мотыльки слетимся. А вот с женщинами проблематичнее. Не каждая захочет снова переживать пережитое.

– Ни одна не захочет, – с грустью согласилась Вика и усмехнулась, – а все равно переживает. И пока не переживет до конца, не забудет. Так что психолог тут необходим, чтобы помочь забыть побыстрее, а не маяться с этим полжизни.

– Я согласен, – Борис тоже решил высказать свое мнение. – Тут нужна будет хорошая реклама. Сарафанное радио, конечно, работает, но не так, как у бездомных и обездоленных. Интимной бедой не каждая захочет делиться.

– Не каждая. Но где одна, там и другие…

– Надо найти хотя бы одну несчастную.

– Я найду.

Вика сама удивилась тому, насколько тихо и грустно прозвучал ее голос.

Лялька ничего не заметила. Скорее всего, воодушевленно строила планы на будущее. Матвей тоже не обратил внимания ни на странно потухший Викин взгляд, ни на изменившееся настроение. А может быть, предпочел не заметить. В конце концов, если твои попытки помочь всячески игнорируют, ты и сам перестанешь навязываться. Сколько можно стучаться в закрытую дверь? Даже если в замке уже повернули ключ, нет никакой гарантии, что в следующий момент, с каким-нибудь твоим новым вопросом или даже случайным взглядом, дверь не захлопнется снова и не замкнется на засов.

А Борис смотрел на Вику во все глаза.

От него ничего не укрылось, и он готов был сделать все, чтобы распахнуть эту закрытую дверь и выпустить из нее того зверя, что доставлял Вике страдания, о которых раньше он не имел никакого представления!

Он смотрел на нее – и думал о том, что эта женщина, которая кажется ему такой родной, почти предсказуемой и хорошо знакомой, на самом деле – все еще закрытая книга, которую он не может себе позволить не прочесть до конца.

«Пожалуйста, позволь мне перелистнуть страницу и начать новую главу», – умоляли его темные, почти черные глаза.