Рокот обезьяньих ударов мгновенно стих, а на смену ему пришло неприятное, но завораживающее гудение, как от роя гигантских пчел.

— Сложить оружие, — осознал Калашников перевод, а потом услышал и саму фразу — она резанула по нервам, как удар ультразвукового бича. Повернув голову, Калашников увидел у входа в пещеру группу низкорослых, угловатых гуманоидов.

Хусин Салик поднял свои пистолеты и выпустил в пришедших две очереди плазменных шариков. Полыхнул огнем защитный кокон, в воздухе запахло электричеством, волосы у Калашникова встали дыбом. Ну, сейчас начнется, с восторгом подумал Калашников; однако секунда летела за секундой, а в подземелье больше ничего не происходило. Попробовав повернуть голову, Калашников понял, в чем тут дело: он не мог пошевелиться. Воздух оказался пронизан тончайшими прозрачными нитями, плотно охватывающими все выступающие части тела; они не затрудняли дыхание, но делали невозможным любое резкое движение. Скосив глаза, Калашников убедился, что масхинцы скованы по рукам и ногам теми же путами; Хусин Салик с выпученными от напряжения глазами пытался дотянуться до выбитых из рук пистолетов, висевших в воздухе в каком-то полуметре от его носа. Безуспешно.

Неужели полиция, опешил Калашников. А может быть, это та самая сенсация, о которой предупреждал Гозенфус? Подготовленная продажной прессой?!

Светящиеся квадратные экраны погасли, и Калашников смог наконец рассмотреть своих спасителей. Их было двенадцать человек — точнее сказать, эрэсов, потому как с первого же взгляда стало ясно, что никакие они не гуманоиды. Желто-черные туловища незнакомцев делали их похожими на гигантских прямоходящих ос, треугольные головы с большими фасетчатыми глазами заставляли вспомнить киношных пришельцев, а тонкие узловатые конечности, далеко выступавшие из широких рукавов и штанин, вызывали законное удивление — как может такое большое тело держаться на таких тонких ножках?

— Я просил вас сложить оружие, — осознал Калашников смысл перевода, а затем услышал заунывное, печальное гудение. — Просьба Подметальщика Улья священна; теперь вы должны умереть.

Подметальщик Улья, нахмурился Калашников. Что-то знакомое… ба, да это же лоимарейцы! Жаль, что Сеть недоступна — это же прекрасный повод наконец изучить их повадки!

Однако тут же выяснилось, что для знакомства с повадками лоимарейцев доступ к Сети вовсе не так уж и нужен. Предводитель лоимарейцев вышел на середину подземелья и отвесил два церемонных поклона — направо и налево. Затем он протянул перед собой правую верхнюю конечность — ну ладно, решил Калашников, разглядев на ней пальцы, пусть будет «руку». В воздухе мелькнуло что-то блестящее — в руке у предводителя появился тонкий изогнутый меч.

— Вернуть оружие, — услышал Калашников перевод, — и больше света!

Шевельнув головой, Калашников понял, что невидимые нити исчезли. Хусин Салик тоже это понял, подхватил оба пистолета, но выстрелить не успел: сверкнула блестящая сталь, обе руки масхинца отделились от тела и вместе с оружием свалились к его ногам. Другие масхинцы успели выстрелить, но уже через секунду стало ясно, что их выстрелы были лишь напрасным расходом боеприпасов. Отраженные все теми же едва заметными бликами стали, плазменные шарики прожгли потолок, а громадные обезьяны по очереди стали оседать на пол, разваливаясь на две, три, а то и на четыре части.

Сталь сверкнула в последний раз, и перед Калашниковым возник Подметальщик Улья. Его разноцветные фасетчатые глаза искрились, его узкий рот был изогнут в инопланетном подобии улыбки. Тонкий меч, отставленный в сторону, почтительно принял другой лоимареец — и тут же упаковал в специальный футляр, раскрашенный в черные и красные цвета.

Калашников качнул головой и вопросительно посмотрел на лоимарейца.

— Этот хаккар, — сказал тот, поднимая левую руку, — доказывает мое уважение к Звездному Пророку!

Калашников поглядел на потолок и приоткрыл рот. Пунктиром кровавых пятен на потолке были выведены две сходящиеся вместе кривые. Да это же «лоза», сообразил Калашников, официальная эмблема Технотронной Церкви! А что такое «хаккар»? «Общее название для произведений лоимарейского боевого искусства», — подсказал лирк.

— Понимаю, — кивнул Калашников. — Но чем я обязан, — он покосился на потолок, — столь высокому уважению?

Лоимареец заложил руки за спину и выдвинул вперед свою треугольную голову.

— Я буду говорить с тобой, как с равным! — сообщил он высоким, пронзительным свистом. — Ты позволил схватить себя и почти потерял лицо. Но теперь только ты и я знаем, что случилось на самом деле. А что знают двое, того не знает никто!

Калашников покосился на остальных лоимарейцев, статуями выстроившихся вдоль стен. Ох уж эти межрасовые различия, подумал он. Выходит, у лоимарейцев не только подчиненные эрэсами не считаются, но и местоимение «двое» означает только тех двоих, что действуют заодно. Интересно, как у них называются двое врагов?

— Я благодарен тебе за спасение, — ответил Калашников, почувствовав, что должен что-то сказать. — Но разве нас — двое?!

— Присягни, — прожужжал лоимареец, — и о твоем позоре буду знать только я. Остальной мир услышит о Звездном Пророке, принявшем сан Экуменического Кардинала Лоимареи!

Калашников захлопал глазами. Кто он такой, Экуменический Кардинал? Кому подчиняется, кем командует, каким бюджетом распоряжается?! Как можно вести переговоры, понятия не имея, о чем разговариваешь?!

«Экуменический Кардинал, — выдал лирк краткую до неприличия справку, — седьмое от Императора звание в иерархии Лоимарейской Империи. Оно же является высшим возможным званием для эрэсов некоренной расы. Дает право на управление отдельными планетами в составе Империи».

Так себе предложение, подумал Калашников. Планетой я и без того командую.

— Что ты сделаешь, если я откажусь? — спросил он Подметальщика Улья.

Лоимареец издал злобное шипение:

— Ты не можешь отказаться! Отказ для тебя — позор и смерть!

Калашников решил не уточнять, какими будут эти «позор и смерть». Кровь на потолке и так выглядела весьма впечатляюще.

— Я должен подумать, — сказал Калашников.

— Думай, — кивнул Подметальщик Улья, — я подожду. У тебя есть шесть земных суток.

— Почему шесть?! – удивился Калашников.

— Потому что таков предельный срок, который эрэсы вашей расы могут прожить без пищи и воды, — спокойно ответил лоимареец. — Когда ты умрешь, ты больше не сможешь думать.

Свидетельство о его безусловной верности было подписано обоими господами, которым он служил.

В.Брудзиньский

Павел Макаров рыгнул, вобрал в себя побольше воздуха и подцепил на ложку еще немного языкового паштета.

— За папу, — сказал он себе. — За папу Ах Тага!