— Надо бы тебе куда-нибудь выбраться, — сказал Кейн. — Не можешь же ты вечно сидеть в этой квартире.

— Почему? — отчасти в шутку, отчасти всерьез спросила Грейс. По правде говоря, она уже довольно насмотрелась на Марисоль, наводящую порядок в кладовках. — Но только если ты обещаешь не говорить ни о чем серьезном.

— Никаких проблем. Буду нем как рыба. Мы можем даже не смотреть друг на друга, если тебе так больше нравится.

— Договорились.

— Отлично. Я прихвачу сэндвичи. А ты возьми свои коньки. — Кейн повесил трубку прежде, чем Грейс успела что-нибудь возразить.

Все два часа, проведенные ими в машине, Кейн, верный своему слову, заводил разговор лишь на самые невинные темы, такие, как рост цен на бензин и падение сосулек. Они добрались до места около двух. Поднявшись по синеватым обледеневшим ступеням с коньками Грейс в руках, Кейн распахнул перед ней дверь. Запах в доме стоял точно такой, каким он запомнился Грейс: пахло сосной и влажной шерстью. Она не могла вспомнить, когда — зимой или летом — они были здесь в последний раз, купались ли голышом или Лэз испытывал лед. Как будто стерли основной файл.

Кейн бросил пакет с сэндвичами на кухне и пошел к задней двери, поманив Грейс за собой. По узкому деревянному доку они спустились к озеру, к самодельной скамье, стоявшей на берегу. Кейн надел хоккейные коньки. Посмотрев на озеро, покрытое толстым слоем льда, он передал Грейс мешок с ее коньками и стал ждать. Она стояла неподвижно, раздумывая, как бы ей избежать этого катания. Пейзаж вокруг напоминал тундру. Грейс села на скамью рядом с Кейном и расстегнула «молнию» на мешке. Когда она надела коньки, оказалось, что ботинки жмут. Ноги у нее подворачивались, пока она шла по доку. Наконец она осторожно ступила на краешек льда.

— Я пока понаблюдаю, — сказала она. — А ты давай.

— Как знаешь. — Кейн вылетел на лед и помчался вдаль, словно гонясь за шайбой в игре чемпионата. Он выглядел таким раскованным. Грейс постаралась уговорить себя, побороть страх. В конце концов, чего было бояться, кроме того, что провалишься в ледяную черную бездну?

Грейс попятилась и уже готова была сойти со льда, когда ей вспомнились слова приятеля Хлои, Джеффа, сказанные по поводу огромных омлетов в чикагском ресторане: «Прыгни — кто-нибудь да подстрахует». В последнее время она уж точно никуда не прыгала. На деле это означало: уехать из квартиры.

Открывавшийся перед ней белый, неподдельно чистый простор восхищал ее, как нетронутая глина. Грейс представила себе, как ее ноги выписывают на льду скрещивающиеся петли, — единственная фигура, которую она могла не только повторять, но и выполнять самостоятельно. Закрыв глаза, она оттолкнулась и почувствовала, как скользит по льду. Она исполнила «восьмерку» и «ласточку». Открыв глаза, она увидела, что Кейн подъезжает к ней.

— Можно теперь сказать? — спросил он.

— А что толку, даже если я отвечу «нет»?

— Пожалуй, никакого, — произнес Кейн, откатываясь назад. — Это было здорово. Я просто хотел тебе сказать, что знал, что у тебя получится. И кататься ты стала лучше.

— Спасибо. И совсем не лучше.

Грейс почувствовала, что дышит глубоко, как будто это ее первый вдох.

— Кейн?

— Да, Грейс.

— Ты давно знаешь про Лэза?

— С того самого дня, когда мы ездили за елкой, — ответил Кейн. Грейс вспомнила, как он намеренно долго возился, устанавливая елку. — Я не знал, кого мне больше хочется встряхнуть — тебя или елку. Может, мне и надо было получше постараться, но я тоже ощущал утрату. Лэз — мой лучший друг, а с тобой у меня эти странные отношения. До Грегг мы как будто жили втроем. Теперь я и совсем не знаю, чем все это кончится.

— Давай, — сказала Грейс. Она взяла Кей-на за руку, и они вместе покатили к дальнему берегу озера.

Вечер скрэббла по-мексикански в канун Нового года у Шугарменов никак нельзя было назвать праздничным. Даже несмотря на то что «комнату Бали» переделали в тысячелетний храм майя, с церемониальными статуями и традиционными украшениями из раскрашенной коры, подвешенными на окнах, веселье носило заметно приглушенный характер. В то время как весь город разделился на тех, кто на всех парах мчался навстречу последней ночи столетия, ночи вседозволенности, и тех, кто запасался минеральной водой, видеокассетами и антипохмельными средствами, родители Грейс и Шугармены притихли, готовые по возможности сглаживать все могущие возникнуть острые утлы.

«Храм майя, — подумала Грейс, — вполне уместная тема: бастион, защищающий от вторжения врагов и злых духов». Оставалось только догадаться, кого принесут в жертву.

В «комнате Бали» было холодно, поэтому отец Грейс с Бертом вытащили и включили нагреватель, полыхавший оранжевым светом, как жерло вулкана. От сочетания нагревателя и бунзеновской горелки, которую включили, чтобы разогреть кукурузную кесадилыо, вся комната, где было много стекла, подернулась туманом. Учитывая завешенные зеркала, собравшиеся в некотором смысле напоминали плакальщиков, усевшихся в храме майя вокруг мертвого тела.

На Франсин было длинное, белое, настоящее мексиканское подвенечное платье, которое она купила за двенадцать долларов, когда в прошлом марте они с Бертом ездили в Акапулько. Она все еще очень важничала после своей кулинарной экспедиции, свидетельством чего служили ацтекская керамика и плетеные корзины — истинный праздник подлинного вкуса. Отец Грейс выглядел усталым, но не жаловался, участвуя во всем с обычным для него добродушным энтузиазмом.

— Франсин, ты превзошла сама себя! — сказал Берт, отведав кусочек приготовленного на гриле осьминога в соусе. — Ты не перестаешь меня удивлять.

Франсин выпучила глаза.

— Скорее, наоборот.

— Ты хочешь сказать, это я не перестаю удивлять тебя? — спросил Берт. — Что ж, спасибо.

— Что-то вроде, — ответила Франсин, целуя мужа в щеку.

— Похоже, медовый месяц еще не закончился, — сказал Берт, подмигивая в сторону Франсин.

— Не искушай судьбу, — успела парировать Франсин прежде, чем выскочить на кухню — присмотреть за суфле из черной фасоли.

После ужина на столе разложили доску для скрэббла. Компания подкреплялась теплыми лепешками, сочащимися медом, и игра шла своим чередом, но как-то зловеще, без малейшего вдохновения. Берт, что было для него не характерно, не предложил ни одного слова. Он вытащил свой Оксфордский словарь, но только для того, чтобы отец Грейс окинул его наметанным глазом.

— Определенно нужен новый переплет, — изрек Милтон. — Сдается мне, ты не слишком-то аккуратно с ним обходился. Дай-ка я возьму его домой, а потом верну. Будет как новенький — глазом не успеешь моргнуть.

— Премного благодарен, — ответил Берт. — Я перед тобой в долгу.

— Если хочешь, могу сделать специальное покрытие против плесени.