— Я того же мнения. Он нас продаст. Предпочтет это разорительной войне, которую все равно не выиграет.

Из караульни донеслось переливчатое пение, и Салида вздрогнул:

— Не нравится мне этот старик. От него веет смертью, как от всех надирских шаманов.

Танаки и Киалл присоединились к ним.

— Это песнь приветствия рождающемуся на свет, — сказала Танаки. — Пойду помогу.

Чареос, зевнув, растянулся на стене. Он устал, и кости у него ломило. Подложив под голову свернутое одеяло, он стал засыпать.

— Спаси дитя, Чареос, — услышал он вдруг голос Окаса.

Весь сон слетел с него. Салида вернулся к солдатам, и на стене остались только шесть часовых. Чареос сел. Аста-хан обещал ему, что ни с матерью, ни с ребенком не случится ничего дурного. В чем же тогда опасность? Ему вспомнился вопрос, который задал ему Окас в Горном Трактире: «Почему кости Тенаки-хана похоронены в Бел-Азаре?»

Тенака-хан. Царь Каменных Врат, Князь Теней. Человек, который, как верил Аста-хан, никогда не умрет. Теперь шаман сидит подле роженицы с черепом великого хана. У Чаре-oca пересохло во рту, и мысли пришли в смятение. Как это сказал Аста? «Ничего не случится с матерью, давшей ему плоть».

А как же душа?

Он посмотрел на караульную. Там в этот самый миг Аста-хан готовится убить душу младенца. Чареос побежал по лестнице вниз.

Он был уже у самой двери в караульную и хотел войти, когда услышал позади шорох. Он обернулся, но поздно — кинжал Асты оцарапал ему щеку. Шаман отскочил назад, и Чареос хотел вынуть из ножен саблю, но члены его словно налились свинцом.

— Я так и знал, что ты догадаешься, — прошептал Аста. — Но ты опоздал, Чареос. Умри с миром.

Яд проник в кровь. Ноги подогнулись, и Чареос упал на землю, не почувствовав удара.

Оттащив тело за угол, Аста вернулся к постели роженицы. Он сел на холодный пол, закрыл глаза, и его дух освободился от плоти.

Равенна стонала в родовых муках, Танаки сидела рядом с ней. Киалл, спавший у дальней стены, проснулся и спросил:

— Как дела?

— Воды отошли. Ребенок вот-вот родится.

— Чем я могу помочь?

— Как и все мужчины в таких случаях — ничем, — с беззлобной улыбкой ответила Танаки.

Киалл вышел. Ночной воздух был чист и свеж. Почти все солдаты, кроме часовых на стене, улеглись спать. Он поискал взглядом Чареоса, но Мастера не было нигде. Чиен-Цу как раз поднялся со своих одеял, и Киалл направился к нему.

Маленький воин, потянувшись, повесил за спину свой длинный меч. Его слуга спал, тихо похрапывая.

— Где Чареос? — спросил Чиен.

— На стене, наверное.

— Будем надеяться. — Чиен пошел к лестнице.

Они осмотрели всю стену и башню. Явно встревоженный Чиен стал оглядывать крепость и заметил неподвижную фигуру у стены караульной. Оба бросились к Чареосу, Чиен перевернул его, нащупывая пульс.

— Что с ним такое? — спросил Киалл.

— Не знаю. Я слышал крик его души — это меня и разбудило.

— Смотри, у него на лице царапина.

— Он мог пораниться, когда упал. Отнесем его к костру. Он холодный, но сердце еще бьется.

Чареос проснулся и увидел себя в унылом краю — под беспросветно серым небом, на бесплодной земле. На дальнем холме, словно скелет, торчало сухое дерево и горел свет. Чареос потряс головой. Он не помнил, как оказался здесь. Когда он пошел на свет, вдали послышался волчий вой, глухой и зловещий. Чареос взошел на холм и сел у огня, который горел в воздухе над землей. Воин протянул к нему руки, но голос Окаса сказал:

— Не надо, Чареос, — он слишком слаб и чист. Чареос обернулся. Покрытый Узорами с улыбкой подал ему руку, и воин пожал ее.

— Что это за огонек? — спросил Чареос.

— Их здесь два — это души близнецов, которых рожает Равенна.

— Как они прекрасны, — прошептал Чареос.

— Все детские души светятся, а эти особенно. Им суждено изменить мир, Чареос, — к добру или ко злу, не знаю.

— Как ты попал сюда? И как я здесь оказался?

— Аста-хан отравил тебя. Сейчас твое тело умирает там, в другом мире. Он хочет убить также душу ребенка, какой она ему представляется.

— Да, помню. Он хочет вернуть к жизни Тенаку-хана. Удастся ли ему это?

— Да, если он верно рассчитает время. Вот почему кости хана лежали в Бел-Азаре. Вот почему Джунгир наложил тысячу заклятий на гробницу Ульрика — не затем, чтобы помешать грабителям войти туда, а затем, чтобы помешать Тенаке выйти. Но Аста провел его: он подменил кости хана другими и унес останки Тенаки в Бел-Азар, чтобы дождаться Призраков Грядущего.

— Значит, мы осуществили его мечту?

— Мы поддерживали в нем жизнь, пока он был слаб, но теперь он снова окреп.

— Что же делать?

— Спасать дитя, — пожал плечами Окас.

— Возможно ли это?

— Нет. Но разве тебя это когда-нибудь останавливало?

Подул холодный ветер и принес на холм черный туман. Туман сгустился и превратился в орду демонов с тускло-красными глазами и длинными когтями. Среди них стоял Аста, а рядом с ним — Тенака-хан, Царь Каменных Врат.

Чареос встал и вынул саблю. Она вспыхнула серебряным огнем.

— Ты все еще противишься мне? — рявкнул Аста-хан. — Этим ты ничего не добьешься. Взгляни на мое войско.

Обитатели тьмы кишели повсюду, куда ни глянь, и их жажда крови отталкивала Чареоса назад, будто осязаемая сила.

— Отступись, Чареос! — сказал Тенака-хан. — Ты уже совершил все, что было тебе предназначено. Призраки Грядущего достигли своей цели — подарили мне вторую жизнь.

— Нет, великий хан, — ответил Чареос. — Ты уже прожил свою жизнь, и она окончилась. Дитя заслуживает того, чтобы увидеть небо и прожить собственную жизнь. Да и не верится мне, что мои друзья и я сам погибли в твою честь. Ради ребенка — другое дело.

— Довольно! — крикнул Аста. — По-твоему, ты способен остановить нас в одиночку?

— Он не одинок, — сказал Бельцер, став рядом с Чареосом. Он больше не был старым, толстым и лысым. Рыжие волосы обрамляли лицо, как львиная грива, и топор горел серебром.

Слева появились Маггриг и Финн с белыми луками в руках.

У Чареоса сжалось горло, и слезы подступили к глазам. Он смахнул их рукавом рубашки.

— Теперь ты знаешь, Тенака, предназначение Призраков Грядущего, — сказал он. — Веди на нас своих демонов. Мы их не боимся!

Бельцер поднял топор, Маггриг и Финн наставили луки. Аста вскинул руку, но хан удержал его и вышел вперед, печально и задумчиво глядя лиловыми глазами.