— Вы же знаете, что я всегда предпочту овчину атласу, — парировала Линдсей, всовывая ноги в свои шлепанцы и выразительно глядя на отделанные перьями марабу домашние туфли без задников, в которых щеголяла мисс Хони.

— Ну да, еще бы, — проворчала мисс Хони и потянулась за очередной конфетой.

Она вновь сосредоточилась на своем любимом древнем шоу, которое, очевидно, занимало ее намного больше, нежели интимная жизнь Линдсей.

Если бы она только знала…

В последнее время Линдсей чувствовала себя так, словно жила двойной жизнью. На поверхности царили мир и покой, а внутри у нее кипели страсти. И все из-за Рэндалла Крейга. Она частенько грезила им наяву, причем ощущения при этом были настолько яркими, что иногда она буквально чувствовала, как его руки касаются ее тела, а его губы ласкают кожу… Она видела, как сплетаются в порыве страсти их пальцы. В магазине доселе казавшиеся нудными занятия, как, например, расставить книги по полкам или оформить выставку в витрине, превратились в самые любимые, поскольку не требовали особого внимания, и она спокойно могла предаваться приятным воспоминаниям. Дошло до того, что в разговоре с одним из торговых представителей, совершенно обычным, ничем не примечательным мужчиной, Линдсей вдруг обнаружила, что настолько взволнована видом золотистых волос у него на запястье, так похожих на те, которые она видела у Рэндалла, что совершенно потеряла нить разговора. Покраснев, как маков цвет, она была вынуждена попросить его повторить названия новых книг.

Пока Грант ни о чем не подозревал, но она не знала, сколько еще это продлится. Однако Линдсей была твердо уверена в том, что не готова расстаться с ним. Грант был, что называется, надежной синицей в руках, тогда как Рэндалл во многом оставался для нее загадкой. Стоило ей проявить настойчивость и попытаться узнать побольше о его прошлом, как он отделывался шутками и переводил разговор на другое. Или у него имеется еще одна любовница, или он попросту прячет от нее жену, подобно мистеру Рочестеру в «Джейн Эйр». Или же ему стыдно признаться в каком-либо недостойном поступке, совершенном во времена Уолл-стрит?

Все вышеупомянутое заставляло ее держать Рэндалла на некотором расстоянии, ссылаясь на загруженность работой. Они регулярно разговаривали по телефону, а однажды он заявил, что не сможет больше прожить ни минуты без того, чтобы не увидеть ее, и приехал к ней, тогда они вместе пообедали.

Но вскоре все должно было измениться. Недавно Рэндалл разговаривал с редактором газеты «Сан-Франциско Кроникл», и тот дал ему зеленый свет в отношении статьи о неравной борьбе, которую вела Линдсей. Это была та самая гласность, в которой она теперь отчаянно нуждалась, поскольку результаты экологического исследования оказались для нее обескураживающими. Но благодаря этому ее отношения с Рэндаллом должны были обрести некий налет благопристойности. В следующее воскресенье Линдсей пригласила его на обед, чтобы он как следует осмотрелся и сделал несколько фотографий. При этом Линдсей прекрасно понимала, что стоит мисс Хони положить на него глаз, и она не будет знать покоя до тех пор, пока не даст отставку Гранту в пользу Рэндалла, — а этого не случится, по крайней мере, в ближайшее время. Мысль об этом заставляла ее содрогнуться.

Отложив книгу в сторону, она встала с кресла и подошла к камину. Честер, прикорнувший у ее ног, заворочался и недовольно зарычал, после чего обиженно поплелся в коридор.

— Я иду спать, — заявила Линдсей. — Если вы намерены ждать ее, отлично, но если я не высплюсь, то завтра от меня не будет никакого толку.

Мисс Хони поднялась с дивана и, цокая каблучками своих туфелек, подошла к Линдсей, чтобы обнять, поцеловать ее и пожелать доброй ночи. От старушки пахло шоколадом и кремом для лица «Пондз». Линдсей вдруг почувствовала, как снедавшая ее тревога ослабевает. Мисс Хони, конечно, не всегда была лучиком света, но ее объятия неизменно согревали.

— Покойной ночи, сладкая моя. Приятных тебе сновидений, — пожелала она.

Спустя какое-то время Линдсей вырвал из объятий сна легкий скрип приоткрывшейся двери спальни. В тусклом свете, падавшем из коридора, она разглядела очертания фигуры своей сестры, на цыпочках крадущейся к кровати. Керри-Энн выглядела растрепанной и слегка покачивалась из стороны в стороны, как если бы…

Линдсей вдруг резко села на постели, и остатки сна у нее улетучились моментально.

— Ты что, пьяна?

Керри-Энн резко остановилась.

— Господи, ну и напугала же ты меня!

— Ты не ответила!

— И что ты сделаешь? Вышвырнешь меня на помойку? — Керри-Энн фыркнула. — Нет проблем.

— Такими вещами не шутят. — Линдсей завозилась в темноте, нащупывая выключатель ночника у себя на прикроватном столике.

Керри-Энн прикрыла глаза рукой, защищаясь от яркого света. Глядя на нее, можно было подумать, что она побывала в мясорубке: волосы торчали в разные стороны, макияж размазался и потек, а по всей длине штанины ее белых джинсов тянулась черная жирная полоса.

— Разве я сказала, что пьяна? Господи, Линдсей, уймись! Почему ты всегда склонна предполагать самое худшее? К твоему сведению, я всего лишь встретила старого… друга на собрании. Мы поехали покататься на его машине, и я совсем потеряла счет времени.

— Это, случайно, не твой прежний ухажер, а? — Линдсей понимала, что ее это не касается, но любая новая морщина на уже и так изрядно скомканной жизни сестры неизбежно затрагивала и ее саму. И она не хотела очередных осложнений.

— Можно и так сказать, — Керри-Энн с усталым вздохом опустилась на кровать. Теперь-то Линдсей видела, что сестра трезва. Но при этом что-то явно было не в порядке. — Это отец Беллы. Последний раз я видела его, когда она была совсем еще маленькой, и вдруг он, живой и здоровый, нарисовался передо мной. Это был шок, должна тебе сказать.

— Могу себе представить. Надеюсь, ты, сказала ему, чтобы он убирался куда подальше?

— Не совсем так. — Керри-Энн села на кровати, прижав колени к груди и обхватив себя обеими руками.

Ее всю трясло: как обычно, она была одета не по погоде. На ней была легкая курточка персикового цвета, надетая поверх футболки, без рукавов и с круглым вырезом, да джинсы с низкой талией, выше пояса которых виднелась полоска загорелой кожи. Пальцы ног с алыми ногтями выглядывали из босоножек на пробковой подошве.

— Значит ли это, что ты простила его? — не веря своим ушам, поинтересовалась Линдсей.

— Я этого не говорила. — Керри-Энн метнула на нее недовольный взгляд. — Но не все так просто, как тебе представляется.

— Может, ты попробуешь мне объяснить?

— Хорошо, но сначала ты оставишь этот высокомерный тон. Серьезно, я не могу с тобой разговаривать, пока ты смотришь на меня так.

Линдсей глубоко вздохнула и оперлась спиной о подушки.

— Ну хорошо. Я слушаю.

Керри-Энн взяла вязаный шерстяной платок, лежавший в ногах ее кровати, и набросила его себе на плечи.