Мы смотрели друг на друга. Никто не двигался. Дверь толкали, и она гремела, когда замок стукался о крепление. Я зажег лампочку в потолке и прошептал:

– Что будем делать?

В других обстоятельствах Эльса, Сусанна, Оке и Гуннар выглядели бы смешно, потому что все четверо сидели совершенно одинаково: с закрытыми глазами, прикрывая руками рот, как дети, которые так заигрались, что теперь хотят только оказаться дома в безопасности. В дверь снова постучали.

Что бы ни было по другую сторону двери, в конце концов оно постучало в дверь и это принесло облегчение. Это указывало на некоторую степень человеческой рациональности, даже вежливости. Извините, не могли бы вы меня выпустить, пожалуйста?

– Это то, что было в ванне, – сказал Гуннар, голос которого все еще был хриплым от плача. – Что еще это может быть?

Я вспомнил, как раньше выглядела масса: незавершенное существо, стремившееся выбраться. Мы облили его нашей кровью и нашими мечтами, и теперь с этим было покончено. Я положил ладонь на дверь душевой и вспомнил, о чем думал после разговора с бардом: Ничто не указывает на то, что сила, находящаяся по ту сторону от нас, желает нам зла. Самое верное предположение – она к нам безразлична.

Это было чистое предположение. Почувствовав, как дверь вибрирует под ладонью, когда в нее снова постучали, я не был так уверен. Взял замок в руку и посмотрел на других, чтобы получить инструкции. Кивнул только Гуннар. Я глубоко вздохнул, повернул ключ и вынул замок, затем отступил от двери, которая медленно открылась.

То, что вышло из прачечной, имело человекообразный вид – но и только. Сначала у меня сложилось впечатление, что это абсолютно белое существо без каких-либо особенностей, затем я подумал, что оно похоже на Мартина Гора из «Депеш Мод», потом – на ужасного полицейского, которого я видел, когда мне было двенадцать лет. Прежде чем я успел испугаться, оно снова изменилось и стало выглядеть как Улоф Пальме, после чего снова стало блестящим и белым – всего лишь пара больших глаз и рот.

Я слышал, как кто-то в комнате начал задыхаться, и не знал, происходит ли это из-за многогранной формы существа или из-за того, что оно держит в правой руке револьвер, который Ларс уронил в ванну. Я стоял перед ним в двух метрах и поднял руки – показать, что я сдаюсь, если оно хочет, чтобы я сдался.

Ничто на это не указывало. Образ, который находился в постоянной трансформации, казался таким же потерянным, как и мы, переводил взгляд с одного из нас на другого, и его черты лица менялись в зависимости от того, кто на него смотрел. Множество лиц сменилось в том месте, где было его лицо, но чаще всего мелькало лицо Улофа Пальме.

Я осторожно двигался в сторону, пока не оказался рядом с остальными, и опустился на пол. Существо все еще стояло, мы все глядели на него, и на его лице продолжали сменяться маски. Затаив дыхание, Эльса сказала:

– Оно пытается определиться.

– С чем?

– С тем, что мы хотим увидеть. Кто мы такие.

Я рассмотрел лицо существа, которое теперь украшал характерный нос Улофа Пальме, а вокруг то появлялись, то исчезали морщины, в зависимости от возраста, который оно хотело воссоздать. Если существо было того же характера, что и луг, и возникло из нашей крови и наших желаний, то теперь оно пыталось найти форму, которая была бы не индивидуальной, а коллективной, нашим наименьшим общим знаменателем и нашим движением. Становилось все более очевидным, что это будет Улоф Пальме.

Я только что упомянул лицо. Даже телосложение существа и одежда, которую оно носило, менялись, как быстро прокручиваемое видео, и от этого кружилась голова. Я закрыл глаза и прижал руки к векам, чтобы затолкать обратно начинающуюся головную боль. Мозг был как мешок с песком, набравший слишком много впечатлений и собирающийся треснуть и пролить или просыпать свое содержимое. Я слышал, как кто-то встал рядом со мной и смог открыть глаза достаточно, чтобы увидеть, что происходит. Гуннар стоял прямо перед существом, оно уже почти превратилось в Улофа Пальме, который был нашим тогдашним премьер-министром; на существе были брюки из корда и полупальто, а рука с револьвером была спрятана в кармане. Только изредка по нему еще пробегала рябь другой внешности.

Гуннар сделал шаг вперед, вытянул руки, и на мгновение показалось, что он собирается сломать существо. Затем я увидел, что он разорвал свои раны и снова истекал кровью из обеих рук, заключив Улофа Пальме в свои медвежьи объятия.

Некоторое время они стояли неподвижно, а затем Гуннар начал погружаться в то, что обнимал. Как будто утопая в жидкости, его грудь исчезла в груди у Пальме. Его плечи были откинуты назад, и он отпустил объятия, в то время как его голова погрузилась в голову другого.

Мы сидели на полу и видели, как Гуннар медленно втягивается в потусторонний мир через проход, который принял человеческий облик. Последним, что мы увидели, были пальцы его правой руки, трепещущие, как у спящего человека, прежде чем они скользнули в складку руки Пальме и пропали.

Существо выпрямилось, теперь оно не менялось. Оно смотрело на нас черными пустыми глазами, открывало и закрывало рот, как будто хотело что-то сказать, но не имело доступа к языку, чтобы это сделать.

Оно поворачивало голову взад-вперед, и было трудно сказать, на ком остановится его пристальный взгляд, но в его позе была некоторая манкость. Как будто оно искало нашей помощи, не зная, откуда эта помощь может последовать. Когда никто из нас не двинулся и ничего не сказал, существо пожало плечами, прошло к входной двери, открыло ее и исчезло во дворе.

* * *

Не думаю, что от какого-то читателя ускользнуло, к чему шло дело все это время. При взгляде назад все кажется таким очевидным. Кирпичи были на месте, и движение началось. К сожалению, такую перспективу дает лишь удаленность во времени, а в то время, когда все происходило рядом со мной, я видел только хаос и ничего не понимал.

Когда я пишу эту историю почти тридцать лет спустя, мне трудно понять свои собственные действия. Как я мог быть готов пожертвовать столь многим, чтобы бывать на лугу? Что бы я ни говорил о возвращении домой, правде и наслаждении, это всего лишь слова.

* * *

Это чувство от меня ускользает, и во время написания книги я начинал каждый день, слушая песню Лале «Мои лучшие минуты на земле», а затем, когда это было возможно, оставлял песню звучать фоном, чтобы создать настрой.

Близко-близко, очень близко, я ТАМ была.

Она играет и сейчас, когда я это пишу, и это помогает, но все же я просто немного приближаюсь к тому, что было. Я больше не там, и, может быть, это так же хорошо. Если бы мне действительно удалось описать все идеально, тогда не нужно было бы писать больше историй, и что бы я тогда делал? В отсутствие альтернатив я, подобно Беккету, должен продолжать терпеть неудачу, и терпеть неудачу лучше.

Может показаться, что мы с соседями были удивительно пассивны в процессе, который развернулся на наших глазах. Возможно, мы и проявили пассивность, но, с одной стороны, мы были полностью истощены, а с другой стороны, существует предел, за которым происходящее становится настолько чужим, что кажется невозможным вмешиваться в него. Самолет, который врезался во Всемирный торговый центр, или цунами. Когда у вас нет опыта, соответствующего событию, самая распространенная реакция – просто смотреть и, если выживете, потом говорить: «Это было как в кино».