– Еще надо разобраться, что это за мать такая, которая отпускает такую кроху одну в магазин, – твердил он. – Это же манкирование своими прямыми обязанностями. Не так уж была больна мать ребенка, если сумела все-таки до нас добраться!

– Да бросьте вы, майор. Не городите ерунды. Неужели вас самого бабушка за хлебом в булочную никогда не посылала? Я вот с шести лет ходил один. И проблем никаких не возникало. Наоборот, это позволяло мне чувствовать себя взрослым и ответственней относиться к жизни.

– Сейчас другое время.

– Время всегда одинаковое.

– Люди изменились. Стали жестокими.

– А вам не кажется, что в первую очередь жестоко отнимать ребенка у матери только потому, что она послала девочку до ближайшего магазина? Что это и будет самая настоящая жестокость по отношению и к девочке, и к ее матери?

Бойцов еще поворчал, но было видно, что слова Олега задели его за живое. Он и сам понимал, что если не вмешается, то ребенок будет передан органам опеки. И потом, чтобы получить назад собственную дочь, ее матери придется изрядно побегать и похлопотать об этом.

Олег не сомневался, что поступает правильно, настаивая на возвращении девочки. Он недолго общался с малышкой, но помнил, что от нее хорошо пахло, не было ни запаха грязных волос, ни старого белья. А значит, мать хорошо заботилась о своем ребенке. Поэтому то, что она отправила девочку за покупками одну, было исключением, а вовсе не правилом.

После недолгих пререканий Бойцов снял трубку и сделал то, чего от него добивался Олег. Поговорил с коллегой, которой сам не так давно передал девочку, и попросил вернуть ее человеку, который, в свою очередь, передаст малышку ее матери. Разговор затянулся. Коллега, в свою очередь, принялась доказывать Бойцову, что это решительно, ну просто решительно невозможно. Что это против правил. Что делу о неосторожном обращении с ребенком вот-вот будет дан ход, состоится судебное слушанье, и т. д. и т. п.

Олег стоял молча рядом и твердил про себя, словно мантру:

– Они договорятся. Они договорились.

И чудо все-таки произошло. Коллега уступила Бойцову, заявив, что отдает девочку под его личную ответственность, в чем он должен будет потом расписаться. Вытирая со лба пот, Бойцов кивнул Олегу:

– Наша взяла. Иди за девчонкой.

В детской комнате девочка уже ждала Олега. Она сразу же подбежала к нему, схватила за руку и твердо сказала женщине-полицейскому:

– Я знаю этого дядю! Он отведет меня домой!

А потом заставила Олега наклониться к себе и прошептала:

– Я знала, что ты придешь за мной.

– Ну, конечно, я же обещал тебе.

Так, держась за руки, они и вышли на улицу. Далеко идти им не пришлось. Неподалеку от отделения стояла невысокая женщина с заплаканным лицом. Увидев ее, девочка вырвалась от Олега и побежала вперед с криком:

– Мама! Мамочка! А вот и я! Меня отпустили! Дядя помог! Пойдем скорее домой!

Просияв, мать и дочка обняли друг друга. И такое счастье и ликование было написано на этих двух повернутых в его сторону лицах, что Олег понял: он не зря сделал здоровенный крюк по городу и заглянул сегодня к майору в отделение.

Олег напоследок приветливо помахал двум женщинам – маленькой и большой, которые все еще не сводили с него глаз, – а потом повернулся и пошел своей дорогой. У него было еще много дел. И он был намерен переделать их все!

Может, кому-то слезы какой-то малявки и покажутся сущей ерундой, безделицей, ради которой не стоило затруднять себя долгими переговорами. Ведь не звери же трудятся в органах опеки и детской комнате. Отдали бы они когда-нибудь ребенка матери и без настойчивого вмешательства заступника. Но сколько слез было бы пролито обеими женщинами, прежде чем бюрократическая система выпустила бы девочку из своих цепких объятий? Как скоро состоялась бы встреча матери с дочерью без вмешательства Олега? Сколько времени бы прошло? День, неделя, месяц?

Сказать было трудно, но зато теперь Олег был твердо уверен в одном. Если он не хочет со временем присоединиться к тем скользким и холодным серым теням, что досаждали ему столько времени, не хочет пополнить их унылую компанию, он должен отныне прекратить жалеть самого себя и жить совершенно иначе. Должен твердо уяснить, что не бывает больших или маленьких добрых дел. Помогать он должен всегда и всюду, где только и кому только сможет.

И для этого ему даже прямо указали путь, которым Олегу нужно следовать дальше. Ведь неспроста он окончательно прозрел лишь в тот момент, когда рядом с ним оказался Тимур со своими ребятами. И предложение Яны, как ни необычно оно прозвучало, вполне укладывалось в эту схему. Кто-то там, наверху, какая-то светлая сила уже много раз помогавшая и выручавшая Олега теперь ясно дала ему понять, что от него требуется встать на ее сторону. И Олег знал: он выполнит то, что от него требуется. Станет защитником и слабым, и малым, и всем другим, кому его защита понадобится.

А страдания человека не зависят от его возраста или роста. Ребенок может страдать ничуть не меньше взрослого. И если Олегу предстоит отныне идти по пути света, он должен это всегда помнить. Сила и свет, много раз выручавшие его на протяжении этого приключения, останутся с ним и дальше, только если Олег будет всюду действовать, полагаясь в первую очередь лишь на свое сердце, на его зов. Будет использовать отпущенную ему силу для защиты всех добрых людей.

Олег шел и радовался тому, что в мире стало на одного нуждающегося в его помощи человека меньше. Но сколько их еще будет! Всех тех, кто нуждается в его помощи! Может быть, нуждается именно в этот момент. И как все-таки здорово, что теперь у него есть и силы, и здоровье, чтобы отдать их тем, кто нуждается в защите и покровительстве!