Он снова понизил голос и задал резонный вопрос:

— Как же мы умудрились попасть в такое положение?

И сам же начал отвечать на свой вопрос. Сначала он набросился на правых, жадных еврейских капиталистов и бессовестных спекулянтов-евреев, которые втянули кайзера в войну с целью набить свои грязные карманы. Затем он принялся за социалистов и коммунистов (кстати, тех же евреев), которые предали Германию при заключении перемирия, надеясь закабалить великую германскую расу и отдать ее во власть своих безжалостных и хитрых еврейских покровителей из Москвы.

Надо признать, он необыкновенно ловко манипулирует публикой. Сначала добивается поддержки одной стороны, потом перетягивает на свою сторону другую половину и таким образом — allez-oop! — приводит их к взаимному согласию. И уже потом преподносит им свое решение их общей проблемы.

Что же это за решение?

На самом деле все довольно просто.

— Во-первых, мы, немцы, должны воздвигнуть дамбы против потоков нечистот, которые нас отравляют. Мы должны устранить из наших рядов всех, кто нас очерняет, все, что угрожает нашему незапятнанному, священному немецкому образу жизни. И эти «все», безусловно, евреи. Затем нам, немцам, следует объединиться, но не как капиталистам и наемным работникам, а как братьям и сестрам, как соратникам величайшего Volk на земле.

Ближе к концу он, казалось, впал в транс. Его голос стал выше, по красному лицу стекал пот. Он стал похож на одержимого, как будто в него вселился злой дух или демон.

— Скоро, — кричал он, судорожно хватаясь руками за воздух и задрав голову так, что аж жилы на шее вздулись от напряжения, — когда мы придем к власти, то уничтожим всех этих тварей — ПРЕДАТЕЛЕЙ! — мы вздернем их на виселицах, где им и место! Только смело глядя в будущее, мы ВМЕСТЕ, все НЕМЦЫ, сможем возродить в себе волю, чтобы возвыситься вновь! Нашу ВОЛЮ! Нашу НЕСОКРУШИМУЮ волю! Два миллиона погибших немцев остались лежать на полях сражений. Еще миллионы из них были ИСКАЛЕЧЕНЫ, остались СИРОТАМИ и ВДОВАМИ. Мы в долгу перед этими миллионами и перед самими собой, и мы обязаны построить новую и сильную Германию!

Толпа натурально помешалась. Будь я социалисткой или еврейкой, то опустилась бы на четвереньки и поползла к выходу в надежде, что меня не заметят.

Самое ужасное в том, что завтра рано утром мне снова придется встретиться с этим человеком, И должна поговорить с ним о попытке покушения, на его жизнь.

С любовью,

Джейн

На следующее утро, в половине девятого, еще до того как мисс Тернер предстояло отправиться на встречу с Гитлером, мы с ней сидели напротив друг друга за столиком в гостиничном кафе.

— Где вы встречаетесь? — спросил я.

— В гостинице «Времена года». На Максимилианштрассе. — Она отпила глоток чая. — У партии там квартира.

Сегодня на мисс Тернер был строгий серый костюм, открывавший между отворотами пиджака только узкую полоску застегнутой на пуговицы белой блузки. Волосы стянуты на затылке в пучок. Не приглядываясь, трудно было догадаться, что эта женщина и вчерашняя дама в черном платье одно и то же лицо. Лично я, как обычно, пригляделся и все равно с трудом верил своим глазам.

— Вам вовсе не обязательно туда ехать, — заметил я.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы можем позвонить в гостиницу. Сказать, что вы плохо себя чувствуете.

— Зачем же это делать?

— Мисс Тернер, вам этот человек явно несимпатичен.

— Я его презираю. Но у нас, как вы заметили, есть работа, которую мы должны выполнить, а выполнить ее можно только так.

— Вы уверены?

— Вполне. — Я расслышал резкость в ее тоне. Очевидно, она и сама это заметила, потому что смягчила свои слова улыбкой, и добавила: — Спасибо тем не менее за заботу.

— Ладно, — сказал я. — Решено.

Она подняла чашку и отпила чаю.

— А вы что будете делать сегодня? — Наверное, пытается еще больше смягчить свою резкость, решил я.

— Попробую достать Купера. Он знает, где мы. Пора бы от него что-нибудь услышать.

— Вы все еще думаете, что это господин Кодуэлл передал Эрику фон Динезену сведения о нас?

— Я такое не исключаю.

— Знаете, он не такой, как остальные. Я имею в виду — Эрик. Точно говорю.

— Рад за него.

Мисс Тернер снова улыбнулась.

— Жаль, не знаю, как вас убедить.

— Может, Купер сумеет.

Она кивнула, оглядела зал и посмотрела на меня.

— Который час?

Я достал часы.

— Без двадцати девять.

Мисс Тернер выпрямилась и глубоко вздохнула, силясь взять себя в руки.

— Мне пора.

— Еще не поздно передумать.

Она быстро и решительно покачала головой.

— Нет. Все будет в порядке.

Как было бы хорошо для нее да и для нас обоих, если бы она передумала. Если бы не отправилась на встречу с Гитлером этим утром.

Мы с ней узнали об этом в тот же день, правда, значительно позже.

После завтрака я прошел несколько кварталов до гостиницы, откуда в субботу я звонил Хансу Мюллеру. Дежурил тот же самый портье, и он меня вспомнил. Я дал ему много денег — много даже по американским стандартам и попросил организовать мне международный звонок в Англию. Я дал ему номер телефона Купера в Лондоне, расположился в кресле в фойе и стал ждать, пока операторы на телефонной станции проделают свои фокусы.

Через сорок пять минут дежурный жестом показал мне, что связь установлена. Я направился в уютную будочку и снял трубку.

— Алло!

— Бомон? — Знакомый громкий голос Купера заглушал все шумы на линии.

— Да. Доброе утро.

— И вам того же. Линия чистая, так? — Он имел в виду — надежная.

— Вроде бы, — сказал я, — но никакой гарантии, что так будет и дальше.

— Получил вашу телеграмму, — сказал он. — Поручил кое-кому разобраться. Конечно, неприятно это говорить, но вы, похоже, правы.

— Насчет Коберна? — спросил я, чтобы знать наверняка. Коберн — кодовое имя, которое я использовал для Кодуэлла.

— Да, точно. Разумеется, мы вам признательны, что поставили нас в известность.

У меня, однако, возникло ощущение, что мисс Тернер будет не очень мне признательна.

— Не стал с вами сразу связываться, — сказал он, — потому что сначала мы хотели выяснить, на какую организацию он работает.

— Она часом не в Лидсе? — «Лидс» было кодовым именем клиента, в данном случае нацистов.