Никто из них ничего не скажет. И хотя поток женщин не иссякал, в клинику зачастили представители и сильного пола – мужья, возлюбленные, а то и братья. Влетает такой, руки в карманах, и, запинаясь-заикаясь, интересуется, не найдется ли лекарства для его милой Марты, Дженни, его миссис? Можно ли заплатить за вызов на дом к Маргарет? Быстрее бегите к миссис Ропер! Их волнение, озабоченность были так же трогательны, как и облегчение после того, как они получали пакеты со склянками и брошюрками. Бывало, тороплюсь я к пациентке по темным улицам, а муж меня еще подгоняет. Особенно мне запомнился мистер Бивенс, добродушный парень, заложник своих мужских потребностей. Он прибыл к нам прямо из церкви, где молился, прося о помощи.

– Говорю я, Господи, моя Руби снова с семьей, – рассказывал мистер Бивенс, – а если она понесет еще одного, это точно ее убьет. Хотя наверняка ведь никогда не знаешь. И Господь услышал меня, ответил, что нет греха в том, чтобы пойти и спросить. И вот я прошу помощи как у Него, так и у вас.

Позже Руби пришла уже сама и стала меня горячо благодарить за улучшение здоровья и за прочие улучшения, как она выразилась. Ее муж проштудировал все Чарлзовы брошюры.

– Мы пойдем по французскому пути! – возгласил он. – Нам хорошо с нашими четырьмя, и мы не хотим, чтобы их стало больше.

Если бы такие счастливые финалы ждали каждую женщину, переступавшую наш порог! Так нет ведь, одна-две из них кончили жизнь точно так же, как бедная Корделия Парди, но у меня нет сил вспоминать эти истории.

Корделия была маленькая и худенькая, с гривой густых черных волос, торчавших из-под шляпки. Я бы дала ей лет шестнадцать, не больше. Когда я провела ее в свой кабинет, она даже не глядела на меня, нервная и пугливая, будто птичка.

– Все, что я скажу, останется между нами? – чуть слышно спросила она.

– Моя дорогая миссис Парди, вашу тайну похоронят вместе со мной.

Она вздохнула и передернула плечами каким-то детским движением.

– Мой муж отправил меня сюда из Нью-Хейвена… чтобы сделать… аборт.

Это слово она произнесла до того тихо, что я еле расслышала.

– Так, значит, у вас есть еще дети?

– У нас нет детей. – Она зябко поежилась и яростно откусила заусениц. – Вы никому не расскажете?

Я кивнула.

– О, мадам, – зарыдала она, – я ему не жена, хотя и прозываюсь миссис Парди.

– Понимаю.

– Нет, боюсь, что не понимаете. Он… мой дядя. Я его племянница и подопечная.

– Подопечная?

– Да, но он представляет меня как свою жену. Меня зовут Корделия Шекфорд, но он называет меня миссис Парди.

– Так он ваш опекун?

– Он скоро женится на мне. Он обещал. Он хорошо ко мне относится.

– Вижу, как хорошо, – вздохнула я. – На каком вы месяце, моя милая?

– Самое большее на третьем.

– Вы раньше таблетки принимали?

– Мне от них плохо. Он говорит, нужна операция. И как можно быстрее.

– А вы согласны на операцию? Или того хочет ваш опекун, пытающийся спрятать свой позор?

– Это мой позор! – закричала она. – Он ясно сказал. Если я не сделаю того, что требуется, он распустит слух, будто я распутничаю с солдатами. А это неправда. Дядя Джордж говорит, что любит меня, но не может допустить скандала, так что новой операции не избежать.

– Новой?

Она отвела глаза.

– Раньше я обращалась к миссис Костелло. Дважды. Если откажусь, он вышвырнет меня вон и никогда не женится, так он пригрозил. Я увидела вашу рекламу в газете, да еще одна девушка у Костелло сказала, что вы из порядочных.

– Три аборта! По вашему опекуну застенок плачет.

– А если бы он сдержал обещание? Что со мной было бы?

Я села на кушетку рядом с девушкой, обняла за худенькие плечи. От нее пахло сиренью. Ноги у нее были маленькие, крошечные туфли на пуговках. На безымянном пальце желтело плоское кольцо.

– Это он подарил, – сказала она, – чтобы я могла представляться его женой и сплетен не пошло.

– Где твоя мама, доброе мое сердечко? – мягко спросила я.

– Она умерла, когда мне было четырнадцать. Два года тому назад.

– И моя умерла.

Мы помолчали, вспоминая своих матерей. Будь они живы, этот разговор никогда бы не состоялся.

– В своем завещании, – сказала Корделия, – она назвала моим опекуном мистера Парди. Чтобы обеспечить мое образование.

– И он его обеспечил, старый хрен, только не то, на какое рассчитывала твоя мама.

– Говорю вам, он обещал жениться на мне. Через два года, когда мне исполнится восемнадцать.

– Это и твой выбор тоже?

– Выбора не было вообще. Я должна поступать, как он скажет.

– Ну ладно, – тяжко вздохнула я. – Приходи с деньгами завтра после обеда, милая, и я избавлю тебя от беды.

– Спасибо, мадам.

Она накинула на плечи гиацинтовую шаль и исчезла.

На следующий день ближе к вечеру Корделия лежала на кушетке, я сидела рядом.

– Все хорошо, доброе сердечко? То есть ты уверена? Она кивнула, порылась в сумке, достала деньги и протянула мне. Слабо улыбнулась.

– Брось грустить, любовь моя. Ты прехорошенькая, и у тебя будут красивые дети. Непременно будут.

– О, мадам, молюсь, чтобы ваши слова сбылись.

– Будем надеяться, ты встретишь хороших людей. – Я погладила ее по волосам, провела пальцами по нежной щеке. – За дело, Корделия. Боюсь, мне придется воспользоваться зондом.

– Я знаю.

– Крепись, девочка.

– Я постараюсь.

Случай был тяжелый. Зонд не проходил в канал. Мешали рубцы – последствия деятельности миссис Костелло. Бедная девочка впилась зубами в кусок сыромятного ремня, который я ей дала. На полпути она потеряла сознание. Паника стиснула мне горло, страх запульсировал в крови, заставил сердце биться чаще, потом выступил на ладонях. Эта процедура никогда не была для меня легкой, хотя я четко представляла себе как весь ход операции, как и что делать в каждый конкретный момент. А моменты случались разные, и в любую секунду могло произойти непоправимое.

Хорошо бы под рукой у меня имелся магический эликсир, который бы отправлял моих бедняжек в краткое небытие на срок, достаточный для операции. Но ничего похожего у меня не было, и пациенткам оставалось только страдать. Так я закалила свое сердце до твердости бразильского ореха или фундука особого сорта, расколоть которые можно только молотком. И хотя Корделия плакала, сердце мое не раскололось.