Блюмкин засмеялся.

Теперь, находясь с Чадовичем и Халупняком в палатке, которую еле обогревал шипящий примус, Яковлев с тревогой думал о том, что Блюмкин ведет наблюдение с Криницким, и неизвестно, о чем они могут договориться, находясь вне его контроля. Нет, пока еще опасаться каких-то решительных шагов со стороны Блюмкина не приходилось, загадка была слишком притягательна, хотелось ее разгадать, и все это обещало время, дающее возможность оценить ситуацию.

Яковлеву самому хотелось понять, что собой представляют эти странные диски, против которых оказались бессильны новейшие самолеты. Одно ему было ясно — диски эти не были порождением конструкторских бюро Лавочкина или Микояна, не были они и авиационными разработками американских конструкторов. Он не сомневался, что где-то здесь находится база этих таинственных аппаратов, именно эту базу им приказано было отыскать. Приказ они выполнили, осталось только найти подтверждение этому.

— Есть будете? — спросил Халупняк. рядом с примусом отогревались тонко нарезанные куски промерзшего черного хлеба, на огне медленно начинала булькать банка армейской тушенки, на вафельном полотенце белели дольки аккуратно нарезанного лука. Халупняк финкой резал сало. Яковлев обратил на эту финку внимание. Интересно, как этот Арнольд ухитрялся сберечь нож во время постоянных шмонов?

— Потом, — отказался Яковлев.

Чадович лежал на спине, задумчиво глядя в провисший брезентовый верх палатки. Лицо у него было сосредоточенным, словно он решал какую-то сложную задачу. Пожалуй, после Блюмкина он был самым тренированным и решительным. Халупняка с его нерешительностью и робостью в расчет брать не следовало. Да и Криницкий сам по себе особой тревоги не вызывал. Однако следовало учитывать, что он дежурит с Блюмкиным, а Блюмкин ситуацию оценивает верно, тут и гадать нечего, у него была школа, он слишком часто рисковал жизнью, а потому чувствует опасность подсознательно…

Снаружи послышался короткий свист.

— Так, — сказал Яковлев и встал.

Чадович открыл глаза.

— Полмига не прошло, а ночь уже настала, — явно цитируя кого-то, удивился белорус.

Забыв о разогревающейся тушенке, они неуклюже полезли из теплой палатки на мороз.

Над склоном горы стояло зарево, словно горел кедровник. Но это не был лесной пожар.

В воздухе висел уже знакомый диск. Десятки багровых нитей соединяли его с заснеженным склоном. Теперь, когда он оказался совсем рядом, легко было составь представление о его размерах. Размеры диска впечатляли. В диаметре он достигал шестидесяти метров. На выпуклой нижней части виднелись странные кольцевые выступы. Диск парил в воздухе без каких-либо признаков работы двигателей.

— Не туда смотрите, — сказал Блюмкин. — Левее смотрите, по склону горы.

Жутковатое и вместе с тем забавное зрелище открывалось отсюда участникам экспедиции.

По склону горы шествовала странная процессия.

Существа лишь отдаленно напоминали людей. Скорее это были забавные гномы — маленькие, зеленокожие, в странных развевающихся на горном ветру одеждах, существа шли по снегу гуськом. Яковлев потянул к себе бинокль. В бинокль стали видны лица странных существ. Более всего они напоминали своей глянцевитой кожей зеленые яблоки, если бы не огромные, занимающие половину лица глаза. В руках у идущих по склону горы забавных гномов были светящиеся округлые предметы» которые они держали перед собой. Медленно, не нарушая строй, гномы прошли к темнеющему на склоне горы входу в пещеру и скрылись в ней. Через некоторое время они показались вновь, но уже с пустыми руками.

— Это что за хренотень? — озадаченно — спросил Арнольд Халупняк,

— Что, что… Гнездо у них здесь! — за спиной у Яковлева сказал Чадович.

Гнездо не гнездо, а база управляющих тарелками «гномов» находилась здесь. Задача была выполнена. От этого на душе у Яковлева стало пусто. Вернув бинокль Блюмкину, Яковлев оглядел присутствующих и ощутил сожаление. Задача, которая стояла перед ним, была не менее грязной, чем сама жизнь. На него не обращали внимания, происходящее у пещеры завораживало своей необычностью. Куда-то отступила усталость, напряжение последних дней сменилось расслабленностью. Их поиски успешно завершились, но загадка осталась, она стала еще более фантастичной. Зеленые карлики из серебряных дисков ничего не объяснили, они сами были необъяснимым чудом. Но до этого Яковлеву уже не было никакого дела, он следовал полученным ранее инструкциям, пусть даже эти инструкции самому Яковлеву казались несправедливыми. Приказы отцов-командиров не обсуждают. Приказы выполняют. Была во всем происходящем какая-то чудовищная несправедливость. Сам Яковлев не мог понять, неужели заключенных выдергивали из лагеря только для этого поиска, который могли с таким же, если не с большим успехом провести розыскники армейской контрразведки? Да, у его группы были определенные навыки горных работ, но этого было недостаточно, чтобы поставить их в один ряд с высококлассными и тренированными офицерами, для которых поиск являлся привычной работой. Много неясного виделось Яковлеву в действиях начальства, от этих неясностей ему, квалифицированному офицеру разведки, было неуютно. Когда чего-то не понимаешь, всегда начинаешь нервничать. А именно этого сейчас никак нельзя было допустить. Яковлев неторопливо прошел в палатку, достал из-под одежды нагретый телом пистолет, неторопливо дослал патрон в патронник, Блюмкина было жалко, чуть меньше Яковлев жалел остальных, оказавшихся пешками в чьей-то сильной игре, замысла которой он еще не осознал до конца. Наклонившись, Яковлев взял кусочек черного хлеба, положил на него тонкий ломтик сала и принялся неторопливо жевать. Нет, это не было смакованием будущего убийства, таким образом Яковлев просто готовился к нему, вспоминая, где кто стоит, и прикидывая, как лучше выполнить задачу. По степени опасности он давно разделил их — на первое место поставил Блюмкина, на втором был Чадович, некоторые опасения вызывал Криницкий, а Халупняка Яковлев за опасного соперника не считал, тем более что финский нож по-прежнему лежал рядом со шматом сала, а человек, почитающий финку за оружие, никогда бы не бродил ее вот так, среди хлеба и сала.

Яковлев выбрался из палатки. На него не обращали внимания, все были увлечены зрелищем, которое продолжало разворачиваться на склоне горы. Тем проще! Он даже почувствовал некоторое сожаление из-за того, что все произойдет без борьбы. По крайней мере Яков этого не заслуживал.

Время!

Яковлев вытащил из-под куртки руку с пистолетом, направил его на Блюмкина и спустил курок. Раздался сухой щелчок, но выстрела не последовало. Яковлев торопливо передернул затвор, золотистая гильза рыбкой вылетела из ствола и покатилась по твердому снежному насту. Еще один щелчок!

— Наум, — Блюмкин лениво перевернулся на спину, откладывая бинокль, — видишь, Наум, я был прав. А ты мне соврал. Я слишком хорошо знаю наших начальников, Наум. Они часто меняются, только психология остается прежней, они всегда считали, что подчиненные должны умирать раньше их самих. А остальных они вообще никогда не считали за людей.