Так вот, а к блюдечку тому прилагалось золотое яблочко. Тоже не простое – его бабушке отдала ее кузина Фина, от греха подальше. В ее стране этот фрукт, который один глупый пастух не той красавице подарил, такого понаделал, что потом тридцать лет расхлебать не могли: половину мужского населения под корень извели, городов порушили, деревянных лошадей понастроили – ужас, одним словом.

– И как этот комплект действовал? – поинтересовался я.

– Да проще простого. Берешь яблочко и раскручиваешь на блюдечке волчком. Оно покрутится, покрутится, и покажет тебе того, кто тебе судьбой предназначен. Жутко удобно, вот только работает всего один раз. Так что – никакого альтруизма. Я, можно сказать, боролась за свое счастье.

Магесса нежно поцеловала Лесничего и закончила:

– И я его получила!..

Мы еще немного поболтали о разных пустяках, а потом Глори промокнула губы и решительно бросила салфетку на стол:

– Итак, папа, когда мы отправляемся домой?

Лесничий потупил глаза и тихо-тихо поправил:

– Вы отправляетесь.

– И когда же мы… Погоди, что значит «вы»?

– Дочка…

– Ну нет! Я бросаю дом, еду на край света в самой подозрительной компании, какую только можно представить, закладываю фамильные драгоценности, рискую жизнью, а он… Да знаешь, кто ты после этого?!

Первым из-за стола как всегда улизнул Сударь. Спустя несколько секунд тихонько встала Элейн и поманила меня, Бона и Римбольда за собой. Когда мы закрывали дверь, в столовой послышался звон разбиваемой посуды и голоса:

– Да как ты можешь?!

– Девочка моя…

Трах! Ба-бах!

– Глори, я…

Бум! Дзинь!

Бон кивнул на дверь и философски пояснил:

– Именно из-за этого я никогда не заведу семью…

Буря в столовой бушевала где-то минут с десять, потом наступила тишина. Подождав ради приличия еще пару минут, мы осторожно приоткрыли дверь. Несмотря на полнейший разгром, в комнате царила атмосфера любви и взаимопонимания. На ковре, усеянном осколками, совсем недавно бывшими роскошным фарфоровым сервизом, у перевернутого кресла, обнявшись, сидели король Гройдейла Лейпольдт XIV и наследная принцесса Глорианна Теодора Нахаль-Церберская.

Минуту мы любовались картиной семейной идиллии, а потом Римбольд неожиданно чихнул. Картина в тяжелой дубовой раме с грохотом сорвалась с крюка в стене, а Глорианна повернулась к нам.

– А, вот и вы. Знаете, папа с нами не едет…

Вечером был назначен прощальный ужин. Непонятно откуда (мы, посовещавшись, решили, что прямо из стен) лилась красивая тихая музыка; чета Лесничих скоро оставила приборы и закружилась в танце. Я решил попытать счастья в последний раз и подошел к Глори. Девушка, однако же, разгадала мои намерения и сама пригласила Бона. Парень немного помялся, но все-таки согласился. Хватило его, правда, всего на один танец – то ли мой взгляд был чересчур красноречив, то ли он и вправду подвернул ногу, как заверял девушку. Глори с надеждой посмотрела на Сударя, но тот, не преставая о чем-то болтать с Римбольдом, отрицательно покачал головой. Итак, осталась лишь одна приемлемая кандидатура.

Первый танец мы оба страшно трусили. Кисть девушки, лежащая на моем плече, была практически невесомой, да и я обнимал ее за талию столь осторожно, будто боялся обжечься. Мы провальсировали в абсолютном молчании. Но когда мелодия на несколько мгновений прервалась, чтобы смениться другой, какой-то особенно проникновенной и щемящей, Глори, против моего ожидания, не ушла. Наоборот, она решительно стиснула мою ладонь, посмотрев мне в глаза. А-а, гори оно все синем пламенем! Пусть хотя бы сегодня все будет хорошо! Этот танец будет наш и только наш! И мы закружились, словно выпав из времени и пространства. Не было ничего – ни зала, ни наших друзей, ни прошлого, ни будущего. Были лишь мы вдвоем, лишь волшебная музыка и наш прощальный танец.

– …Где ты научился так танцевать?

– Да так, был на службе у одного Сиятельного Лорда. Телохранителем.

– А чего же ушел?

– Надоело. Неблагодарная, скажу тебе, работа.

– А-а…

– А тебя можно поздравить?

– Это с чем же?

– Ну, ты же у нас теперь правительница целого государства. Вот заведу когда-нибудь семью, дети пойдут, потом – внуки, буду им рассказывать, что некоторое время общался с живой королевой.

– Да ну, ерунда!

– Как знать…

– А ты куда после этого?

– Не знаю. Может быть, в исследователи неизвестных земель…

– У тебя получится.

– Спасибо.

– Не за что. Удачи тебе…

– И тебе…

Там-трам-тарарам-пам-пам-пам…

Мы засиделись далеко за полночь.

– Ну вот, вроде бы все решено, – провозгласил Френгис, нежно обнимая одной рукой Элейн, а другой – дочь. – Я наконец решил, что сделаю с гномом.

Все посмотрели на Римбольда. Тот затравленно огляделся по сторонам… и грохнулся в обморок.

Каюсь, вместо того, чтобы помочь моему бородатому товарищу, я, как и все остальные, расхохотался. Наш смех, как ни странно, сработал не хуже нашатыря. Римбольд на миг приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился. На всякий случай.

Френгис довольно разгладил усы.

– Эй, гном, как там тебя?

– Не… виноват, – как заведенный, пробормотал тот, не открывая глаз. – Не был. Не видел. Не делал. Не…

– Римбольд! – вновь позвал Лесничий, уже совсем добродушно.

Гном разлепил веки, зачем-то ощупал себя и, убедившись, что все части тела на месте, скороговоркой выпалил:

– Да, сэр, слушаю вас, сэр!

– Ну вот, так гораздо лучше. Я решил простить тебя, маленький воришка, но при одном условии. Глори рассказала мне, что ты изгнанник. И прощение можешь заслужить, только разведав эйлоновую копь. Это так?

Гном тяжко вздохнул. В мыслях он, должно быть, навсегда попрощался с родиной. Я, разумеется, сочувствовал своему товарищу, но и Лесничего не мог не понять. Если Римбольд, вернувшись, расскажет все как есть, то Френгису, да и всем прочим обитателям Дубрав, о спокойной жизни можно забыть. Ладно, в конце концов на Княжестве свет клином не сошелся. Живет же хотя бы Фил Красный Нос в Хойре…

– Вот эту штуку, – Лесничий протянул гному махонькую деревянную коробочку, – ты передашь лично в руки князю Друллу.

– Что это?

– Это? – экс-король ухмыльнулся, – такая полезная штуковина. Мигом прочищает мозги и помогает избавиться от ненужных и небезопасных мыслей.