А ведь за Алексеем стояли еще и всякие там… Долгорукие да Голицыны. Непреклонные, гордые родословной, уходящей в Средневековье, с брезгливыми минами глядящие на кривляние чиновных холуев. Если у власти будет Алексей — то ведь и Дмитрий Михайлович Голицын станет не киевским губернатором, и Яков Федорович Долгорукий займет какое-то совсем другое место в государстве…

И получается так, что сокрушить Алексея Петровича, погубить его как можно вернее становится делом собственного спасения для немалой группы лиц, объединенных вокруг Екатерины и Александра Даниловича Меншикова. Позиция самого царя, все сильней не любившего сына, очень облегчала им интригу.

Не зная, как себя повести, Алексей обращается за советом к знакомым… И для зрелого человека, вошедшего в полный возраст мужчины, воевать с собственным отцом — не такое уж великое счастье. Алексею же, в конце концов, еще только 25 лет. Ему советуют отречься от престола — стало быть, расположенные к Алексею люди прекрасно понимают, с чего Петр вдруг сделался таким сердитым. 31 октября, через 3 дня после рождения Петра Петровича от Екатерины, Алексей шлет отцу письмо, в котором отрекается от престола: «А ныне, слава Богу, брат у меня есть, которому дай, Боже, здоровья».

Как видно, и Алексей вполне откровенен и называет вещи пусть и вежливо, но вполне своими именами. Вроде бы цель Петра достигнута… Но все же достигнута не совсем. Помри Петр, и множество весьма влиятельных людей не захотят и слышать об отречении Алексея! Тогда и отрекшийся Алексей может не выполнить отцовской воли после смерти Петра. Он все еще опасен Меншикову, Екатерине, всему их слою политических выдвиженцев. Незавидное положение у Алексея — он опасен не потому, что занимает какую-то позицию или что-то делает — не делает. Он опасен потому, что он существует на свете.

19 января 1716 года Алексей получает новое письмо Петра: «Последнее напоминание еще». В письме — те же упреки в «негодности» и требование постричься в монахи. «А буде того не учинишь, то я с тобой, как с злодеем, поступлю».

Алексей опять советуется со своим окружением… Большинство советуют — стричься в монахи! Но как нетрудно догадаться, вовсе не потому, что хотят заживо похоронить Алексея в каком-нибудь отдаленном монастыре. Цель — переиграть Меншикова и Екатерину, вывести Алексея из-под огня.

— А клобук, — откровенно заявляет Александр Кикин, — ведь не прибит к голове, можно его и снять.

Алексей высказывает желание уйти в монастырь. Вроде бы проблема решена? Не тут-то было! Царевич и правда не торопится принять постриг. Надеется на смягчение отца? Не хочет оказаться в будущем царем-расстригой, скинувшим монаший клобук? Не доверяет отцу? Как знать…

В сентябре 1716 года Алексей получает новое письмо. Письмо отправлено из Копенгагена, с требованием немедленно выехать в армию или уйти в монастырь… тоже немедленно.

Изо всех сил обеляя Петра, историки пишут такие, например, удивительные вещи: «Петр… неоднократно требовал, чтобы Алексей Петрович порвал с окружающим его реакционным духовенством и противниками проводимых Петром реформ»[75]. Это — совершеннейшая неправда; в письмах нет никаких требований с кем-то «порвать» или изменить линию поведения. Вообще никаких конкретных обвинений, никаких претензий по существу. Претензии опускаются на уровень примитивной ругани. В духе «лучше будь чужой добрый, чем свой непотребный». Может быть, именно это и пугает Алексея больше всего, доказывая — что бы он ни делал, как бы ни демонстрировал свою лояльность, а спасения-то ему и нет: он существует — и тем самым обречен.

Вконец перепуганный царевич решается на побег. Доехав до Данцига (современного Гданьска), он… скрылся. Резко свернув на юг, царевич отправился в Вену, где проживают могущественные родственники его первой жены. Изменено имя — теперь в этой карете едет не царевич Алексей, а польский шляхтич Коханский. К австрийскому императору Алексей Петрович обратился с просьбой об убежище и покровительстве. Он очень откровенно объясняет, почему вынужден бежать: «Отец мой окружен злыми людьми, до крайности жестокосерд и кровожаден. Думает, что он, как Бог, имеет право на жизнь человека, много пролил невинной крови, даже часто сам возлагая руку на несчастных страдальцев. К тому же неимоверно гневлив и мстителен, не щадит никакого человека, и если император выдаст меня отцу, то все равно, что лишит меня жизни. Если бы отец и пощадил, то мачеха и Меншиков не успокоятся, пока не запоят или не отравят меня».

Потому Алексей и «пришел просить императора… о спасении жизни моей: меня хотят погубить, меня и бедных моих детей хотят лишить престола». Как видно, ни подоплека, ни приводные ремни интриги — вовсе не секрет для Алексея.

Австрийские родственники прячут Алексея в Тироле, в замке Эренберг. И вовремя! Петр, узнав от своего резидента Веселовского, что царевич в Вене, тут же посылает в этот город гвардейского капитана Румянцева (отца Румянцева-Задунайского, знаменитого победителя турок) и четырех гвардейских офицеров с приказом: схватить Алесея и переправить в Россию!

От греха подальше Алексея и Ефросинью отправляют в Неаполь и помещают в почти неприступном замке Сан-Эльмо. А по пятам за беглецами идут доверенные лица Петра: Румянцев и граф Петр Андреевич Толстой.

В сентябре 1717 года они сумели встретиться с Алексеем и передали ему письмо Петра. В этом письма Петр обещал сыну «Богом и судом Его», что никакого наказания не будет, «если ты воли моей послушаешься и возвратишься». В ход шло все что угодно: уговоры, лесть, обман. Петр Андреевич Толстой из всех сил уговаривал Ефросинью: мол, если беглецы согласятся вернуться, будут они жить тихо, в деревне, никто их не тронет.

Алексей Петрович не поддавался: видимо, очень уж хорошо представлял, с кем он имеет дело. Если бы он продержался, трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая русская история. Но тут Толстой нашел безошибочный ход… Он сумел подкупить секретаря вице-короля неаполитанского Вейнгарда, и этот человек официально сообщил царевичу, что венский двор якобы собирается его выдать в Россию, царю Петру. В эту ложь царевич Алексей поверил, и хроника дальнейших событий такова.

3 октября Алексей заявил Толстому и Румянцеву, что он согласен вернуться в Россию, если отец «простит» его и позволит обвенчаться с Ефросиньей. Обещание было дано в виде самых торжественных клятв, и в январе 1718 года Алексей с Ефросиньей вернулись на родину.

3 февраля они были арестованы, и в тот же день Петр в кремлевском дворце объявил собравшимся сенаторам «вины» своего сына. Среди всего прочего, сенаторам заявили о существовании целого «заговора», который возглавляет Алексей. Сообщили, что в «каморе» Алексей во всем сознался и назвал «соучастников». Странным образом «соучастники», вроде бы уже «выданные» Алексеем, так и не были названы; думаю, нет смысла долго объяснять — почему это Петр проявил вдруг такую удивительную сдержанность?!

Впрочем, в тот же день, 3 февраля 1718 года, специальным манифестом Алексей отстранялся от престола как «изменник» и «заговорщик», а наследником провозглашался Петр Петрович, сын Екатерины.