Элис согласилась со мной.

Мы никогда не слышали, чтобы такое неуважение было оказано иранской женщине. Может быть, иранская пресса, беспрерывно сообщающая о числе разводов в Америке, добилась того, что иранцы воспринимают нас сексуальными демонами?

Мы остановили другое такси и на этот раз втиснулись на заднее сиденье.

Дома мы несколько часов с помощью пинцета очищали костистую птицу от оперения, а затем заморозили ее.

Необходимо было сделать еще несколько вылазок за покупками. Я постоянно торопила Элис, привозя ее домой еще до полудня. В первый же день я попросила ее:

– Если Муди спросит, скажи, что после магазинов я зашла к тебе на чашку кофе и ушла около часу.

Элис удивленно посмотрела на меня, но не стала задавать вопросов. Потом, когда я отправлялась в город, она каждый раз подтверждала, что я у нее.

Я частенько заходила в магазин Хамида и звонила Амалю. Праздник Благодарения неумолимо приближался, но Амаль по-прежнему был полон оптимизма.

Зато Хамид на эти события смотрел скорее пессимистично. Когда я поделилась с ним своей удивительной тайной, он сказал:

– Не верю я ему. Вы останетесь в Тегеране до пришествия имама Мехди.

Элис была моим бесценным союзником. Однажды я сказала ей:

– Мне бы очень хотелось поговорить с родителями. Я так тоскую по ним.

Элис знала, что Муди не разрешает мне звонить домой. Ее муж тоже не позволял ей часто звонить в Калифорнию, но по материальным соображениям. У Элис были свои деньги, и иногда она сама оплачивала телефонные разговоры.

– Придется мне проводить тебя на площадь Тупчун, – сказала Элис.

– А что там?

– Центральный телеграф. Оттуда можно позвонить за границу, заплатив наличными.

Замечательная новость! На следующий день мы отправились на площадь Тупчун. Элис связалась с родными в Калифорнии. Я позвонила родителям в Мичиган.

Папа очень обрадовался, услышав мой голос. Сообщил, что сразу же почувствовал себя лучше.

– У меня для вас праздничный подарок, – сказала я. – Мы с Махтаб будем дома на День Благодарения!

– Я прошу вас ничего не говорить, – предупредил Амаль. – Сидите молча.

Я подчинилась и сидела неподвижно в кабинете Амаля. Он пригласил меня вместе с ним подойти к двери, открыл ее и сказал несколько слов по-персидски.

В комнату вошел высокий смуглый мужчина, обошел вокруг меня, всматриваясь и стараясь запомнить мое лицо. Я подумала, что, возможно, мне следовало бы снять русари, но ничего не стала делать без разрешения Амаля.

Он постоял минуту или две, а затем вышел, так и не проронив ни единого слова. Амаль никак не прокомментировал визит незнакомца.

– Я послал человека в Бендер-Аббас нанять моторную лодку и сейчас жду его возвращения, – сказал он. – Договорился я и с перелетом в Бендер-Аббас. На борту будут и другие беглецы.

Амаль вызывал доверие, но, несмотря на это, я волновалась. Дела продвигались отчаянно медленно. Для иранцев время не имеет большого значения.

Дни пролетали один за другим. Был уже понедельник, скоро наступит День Благодарения. Я уже понимала, что мы с Махтаб не сможем добраться на праздник домой в Мичиган.

– Возможно, удастся в следующий выходной, – сказал Амаль, пытаясь успокоить меня. – Может быть, в следующий. Не все еще готово.

– А если вообще не получится?

– Не беспокойтесь, я прорабатываю и другие варианты. Один из моих людей как раз встречается с вождем племени в Захедане, чтобы бежать в Пакистан. Одновременно я веду переговоры с женатым человеком, имеющим ребенка. Я попробую убедить его, чтобы он взял вас как своих жену и дочь на самолет в Токио или в Турцию. А потом я заплачу одному из сотрудников, который отметит в паспортах возвращение его жены и дочери в Иран.

Последнее вызывало особое беспокойство. Я не была уверена, что смогу выдать себя за иранку. Фотографии на паспорт женщинам делают в чадре, с закрытым лицом, но если таможенник или кто-нибудь при таможенном досмотре спросит меня о чем-нибудь по-персидски, могут возникнуть проблемы.

День Благодарения в Иране был для меня печальным, особенно потому, что я сама пообещала родителям отпраздновать его вместе с ними. Слава Богу, что я ни о чем не рассказала Махтаб!

В четверг, в День Благодарения, я проснулась очень угнетенной. И за что я должна благодарить?

Чтобы хоть как-то поднять настроение, я бросилась в водоворот приготовлений к праздничному ужину, ломая голову, как костлявую птицу превратить в аппетитное блюдо.

Мое настроение улучшалось по мере прихода гостей. Я была благодарна судьбе, что существует совершенно новый круг хороших, дорогих мне людей. Они собрались в нашем доме, чтобы отметить типично американский праздник: Шамси, Зари, Элис, Ферест. Как я их любила и как нестерпимо я тосковала по дому!

Моя меланхолия вернулась после того, как было съедено подобие пирога с тыквой. Муди развалился в кресле, сложил ладони на животе и дремал, явно удовлетворенный своей судьбой, точно за последние полтора года ничего не изменилось в его жизни. Как же я ненавидела этого спящего обжору! Как мучительно мне хотелось быть с мамой, папой, Джо и Джоном!

Во вторник из Америки позвонил мой брат Джим. Он рассказал, что состояние отца значительно улучшилось после моего звонка.

– Три дня подряд он вставал с постели и ходил по дому, – говорил Джим. – Он давно уже не вставал и вдруг вышел даже в сад.

– А как сейчас он себя чувствует? – спросила я.

– Поэтому я и звоню. Когда наступил День Благодарения, а ты не приехала домой, отец пришел в отчаяние. Его самочувствие ухудшается с каждым днем. Ему нужна надежда. Позвони ему!

– Это непросто, – объяснила я. – Я не могу звонить из дому. Мне нужно ехать на Центральный телеграф. Это будет нелегко, но я попытаюсь.

– Когда же вы вернетесь? – спросил Джим.

– Я делаю все, что в моих силах, чтобы вернуться к Рождеству. Но не буду больше папе ничего обещать.

– Не обещай, пока не будешь совершенно уверена, – согласился он со мной.

Звонок Джима привел меня в подавленное состояние. Я чувствовала себя так, точно это по моей вине мы не смогли покинуть Иран. Рождество! Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы этот праздник мы встречали в Америке.

Рождество в Иране не считается праздником, но большая группа армян обычно отмечала его очень торжественно и весело. Однако на этот раз в начале декабря иранская пресса опубликовала запрещающее предупреждение армянам. Счастье и радость, обвестил аятолла, не имеют права пребывать в стране, находящейся в состоянии войны, в стране, переполненной болью и страданиями.