– Твоя жена умрет, как только твоя дочь перестанет пить материнское молоко! И дочь умрет! И дочь дочери! А потом я восстану, и последняя из твоего рода займет мое место! Радуйся, добрый человек, вместе со мной ты обрек на вечные муки ту, которую любишь больше жизни!

– Ведьма! – В его руках оказался камень, большой, грубо отесанный, а она вместо того, чтобы испугаться, рассмеялась.

– Хочешь меня убить, добрый человек? Убивай!

Бесконечно долгое мгновение мастеровой боролся с собой, а потом отшвырнул камень прочь.

– Скоро ты сама умрешь, ведьма! Будешь гореть в аду!

– Я уже в аду. – Смех царапал горло, но она не могла остановиться. – Торопись, добрый человек, твоей жене недолго осталось. Не теряй времени зря…

Она смеялась до тех пор, пока не оказалась замурованной в узком колодце. Скудный свет в ее могилу теперь просачивался лишь сквозь небольшое оконце. Через это оконце она могла видеть груду камней, берег Чертова озера и самый краешек неба. Это все, что оставили ей ее палачи. Это да еще клок сена на каменном полу…

Какое то время еще были слышны голоса мастеровых, а потом, когда они стихли, скудный свет, льющийся из оконца, на мгновение померк, и на колени к ней прыгнуло что то мягкое и пушистое. Кошка, которая вернее всех собак на свете, не захотела оставлять ее в одиночестве.

– Хозяйка! Эй, хозяйка! – послышалось снаружи.

Только один человек называл ее хозяйкой. Мальчишка художник, который по приказу Ненавистного рисовал ее портрет. На портрете она получилась очень красивой, гораздо красивее, чем в жизни, наверное, потому, что мальчишка был в нее немножко влюблен.

– Хозяйка, это я, Пантелей.

Она встрепенулась, вскочила на ноги, прильнула к оконцу. Взгляд уперся в босые, перепачканные озерным илом ступни.

– Ты видел? – спросила она шепотом.

– Видел, прятался в кустах. – Босые ноги исчезли, а через мгновение прямо на уровне оконца появилось веснушчатое лицо. – Хозяин ничего не знает, я ему расскажу. Ты потерпи.

– Он знает, – ей даже удалось улыбнуться. – Это по его приказу…

Мальчишка испуганно ойкнул.

– Чем я могу помочь тебе, хозяйка?

Он мог помочь, мог стать ее глазами.

– Узнай, что с моим сыном.

На закате пришел Ненавистный. Первой его почуяла кошка, выпустила когти, зашипела.

– Барбара, ты здесь?

– Твоими стараниями, любимый.

– Я не знал, что так выйдет. Зачем ты пошла к озеру, Барбара?

Она ничего не ответила. Какая сейчас разница – зачем? Ненавистный не изменит своего решения.

– А может, так даже лучше. Теперь ты останешься со мной навсегда. В моем сердце и в моем доме. Ты чего нибудь хочешь, Барбара? Проси, я исполню твою последнюю волю.

– Милый, – прильнула она к оконцу, – поклянись, что не оставишь нашего сына.

– Сына? Хорошо, клянусь.

Она вздохнула с облегчением.

– Спасибо.

– Ты удивительная женщина, Барбара. Неужели тебе не страшно умирать? Неужели ты не хочешь попросить чего нибудь для себя?

– Не обижай моего ребенка. Помни, ты дал клятву, – рукавом платья она вытерла набежавшую слезу.

– Оставайся с богом, Барбара.

С богом?.. Туда, где она сейчас, господь не заглядывает. Пусть он остается с ее мальчиком, а она уж как нибудь сама…

Ночь прошла без сна. В своем каменном мешке она могла либо стоять, либо сидеть с поджатыми ногами. Ее смерть не будет легкой. Ей повезет, если она сойдет с ума раньше, чем дом примет эту жертву. Говорят, сумасшедшие ничего не боятся…

Кошка уходила на охоту, а под утро вернулась с мышью полевкой в зубах. Ее маленькая подружка, последняя верная душа…

Нет, не последняя, на рассвете пришел мальчишка художник.

– Хозяйка, – его голос дрожал, – у меня дурные вести. Прости.

– Что?.. – горло свело судорогой.

– Вчерась днем хозяин гневался, двух холопов насмерть запорол, Игнату Нефедову все зубы повыбивал. Челядь шепчется, что все из за тебя. Что ты с полюбовником утекла и ребенка с собой забрала. Может, он не знает правды, хозяйка?

Воздуха в легких не осталось, обдирая в кровь спину, она сползла вниз по шершавой стене, рванула ворот платья.

– Хозяйка! Родненькая! – тихо скулил снаружи мальчонка.

– Что еще? Рассказывай! – Она нашла в себе силы подняться.

– Сначала думали на няньку Ульяну. Ну, что это она дите украсть помогла, а потом ее в амбаре удавленной нашли. Вот все и решили, что это ты ее с полюбовником…

– Ненавистный…

– Хозяйка, ты что?! Не надо, хозяйка! Может, он еще найдется.

Не найдется. Зачем Ненавистному байстрюк? Он хочет остаться в этих диких землях навсегда, жениться на какой нибудь толстозадой купеческой дочке. Ему не нужна ни любовница, ни ее отродье…

– А к Чертову озеру народ ходить боится, – зачастил мальчишка. – Мастеровые пустили слух, будто тут бесы шалят, утопленники на берег даже среди божьего дня лезут. А подьячий говорит, что это все из за тебя, что ты – ведьма, хозяина колдовскими чарами одурманила и воду в Чертовом озере заговорила.

Она расхохоталась. Ведьма! Дикие люди!

– Хозяйка, а я тебе хлеба принес.

– Не надо.

– Но как же?..

– Мне другое нужно. – Она просунула в оконце руку, коснулась чумазой мальчишеской щеки.

– Все, что прикажешь. – По щеке скатилась крупная слеза.

– Принеси мне нож.

– Это только завтра, сегодня я и так насилу утек. А может, все таки покушаешь?

– Уходи. – Она опустилась на пол, погладила дремлющую кошку, та тихо мурлыкнула в ответ.

«Оборотиться бы кошкой, – мелькнула шальная мысль, – кошки всюду ходят, все видят…»

Мастеровые в тот день не приходили – испугались, окаянные. Ближе к ночи пожаловал Ненавистный. Или ей почудилось? От жажды мутилось в голове, ноги затекли и болели, а еще слышались голоса. Чтобы заглушить их, она начала разговаривать с кошкой.

– Барбара, ты здесь?

А где же ей еще быть?

– Ты меня обманул. – Опираясь о стены, она поднялась, привстала на цыпочки, но ничего не увидела – только темноту и звезды.

– О чем ты? – В голосе Ненавистного послышался страх.

– Где мой сын?

– Откуда ты знаешь? Люди толкуют, что ты ведьма. Может, они правы?

– Ты давал клятву. Клятвоотступник!

– Барбара, он всего лишь мальчишка. Подумай о себе. Я хочу, чтобы ты не держала на меня зла. После смерти ты должна стать вернее цепного пса. Если пообещаешь служить мне верой и правдой, я постараюсь облегчить жизнь твоему сыну. Хочешь, я научу его всему, что умею сам?